«Гум-Гам» Велтистова. Вообще сказки Велтистова очень хорошие. Булычев, само собой. У Житинского многие ранние тексты — например, «Желтые лошади» или «Стрелочник» — вполне можно с ребенком 7 лет читать и перечитывать.

И конечно, Юрий Коваль — абсолютно всё. Я как раз недавно переслушал его песенки в авторском исполнении — это божественно! Волшебный писатель! Вот был человек гениальный, одаренный так многообразно: художник, скульптор, гитарист, композитор, поэт, потрясающий новеллист. Всё умел! Путешественник. Потрясающий человек! Я немножко знал его и очень этим горжусь. Да многое можно. «Прелестные приключения» Окуджавы очень хорошая сказка. Да, Юрий Томин, конечно. Юрий…

О лёгких людях, о том, как лёгкий человек путешествует, как он там сам говорит в финале, к Покойному озеру. В первом варианте, в «Пионере», она этим и заканчивалась. «Самая лёгкая лодка в мире» — это, с одной стороны, дневник странствия, совершенно непритязательный, а с другой — это такая автобиография метафоризированная. И конечно Кова́ль, он никогда не ставил себе задачи просто написать детскую вещь. У всех его вещей детских есть взрослая тень, которую они отбрасывают непроизвольно. Он же взрослый писатель изначально. Детский он потому, что это была такая ниша. Ему Юрий Казаков сказал, что его взрослые произведения никогда не будут печатать. Их и не печатали. «Суер-Выер» — тоже гротескная такая…

Разговоры о том, что это обычная для Коваля такая путевая, дневниковая вещь, на мой взгляд, несправедливы. «Лёгкую лодку» надо читать, конечно, в её первом варианте, журнальном, который был напечатан в «Пионере». И вот мы с женой оба помним, что для нас, тогда одиннадцатилетних… В обеих семьях выписывали «Пионер». Ну, сколько нам было? Лукьяновой — 11, а мне — 12. Когда мы прочли «Лодку», это был один из самых сильных читательских шоков нашего детства. Шок не только от мощной изобразительности (кстати, там и замечательные иллюстрации самого Коваля были), но шок от тончайшего, невообразимого совпадения с нашим внутренним миром. Мы считали, что мы одни такие выродки — и тут повесть ещё одного такого…

Конечно, недооценили. Когда я прочёл «Самую лёгкую лодку в мире» в журнале «Пионер», мне было лет двенадцать, и в это же время его читала десятилетняя Лукьянова. В пяти номерах она печаталась. Мы каждого номера ждали, как манны небесной. Это был один из самых наших любимых авторов. Вот Юрий Томин с его «Каруселями над городом», гениальными абсолютно, и, конечно… Ну, там про инопланетянина Феликса дивная история. Помните, инопланетянин без пупка? Потому что у него нет пупка, он создан сразу цельно. И Коваль, конечно.

Коваль был прекрасным взрослым писателем. Юрий Казаков очень высоко ценил его взрослые рассказы, но сказал: «Этого не буду печатать никогда». И он стал писать детские вещи:…

«Два капитана» на английском есть и, насколько я знаю, даже не в единственном переводе. Но вы подумайте: а надо ли ему это? В конце концов, создавая ребенку вот такую проблему, делая из него кентавра, напоминая ему о том, что у него есть русские корни, вы, с одной стороны, расширяете его географию, его мировоззрение, в целом его мир, а с другой — вы закладываете некоторую трещину, некоторые основания для глубокого внутреннего конфликта. Мне кажется, если человек — уже иммигрант в первом поколении, уже он там вырос, и он ничего не знает о своей родине,— мне кажется, что язык-то он пусть знает, но зачем ему читать детскую, подростковую советскую классику? Пусть он лучше в хороших переводах читает русскую…

Я с Алексиным был немного знаком. Я интервьюировал его в Израиле (по-моему, в Тель-Авиве). Но знал я его еще по России. Как и большинство русских советских писателей, Алексин пережил свой творческий пик в 70-е годы. Надо сказать, что в 70-е годы все писали лучше всего: и Аксенов, и Вознесенский, Коваль, ну и Алексин.

Алексин был чистый young adult. Это не для детей и это не для взрослых. Это для подростка, который решает для себя тяжелые нравственные вопросы. Самым любимым произведением самого Алексина у него был «Поздний ребенок». Мне очень нравилось «А тем временем где-то», из которой Васильев сделал блистательную картину «Фотографии на стене» (и благодаря песням Окуджавы, и благодаря…

Знаете, вот с этим очень легко, потому что вся авторская песня — это пример совмещения поэтического и композиторского. Более того, Окуджава был гениальным прозаиком, на мой взгляд. И «Путешествие дилетантов» — одна из главных книг семидесятых годов (и не только России, но и в мире), что не мешало Окуджаве быть первоклассным композитором. Сам Окуджава к своему композиторству относился легкомысленно и, я бы сказал, иронически — до тех пор, как он сказал, пока он не услышал, как десантники маршируют под марш из «Белорусского вокзала» и как потом какого-то крупного иностранца встречают под этот марш. И он послушал — неплохая музыка. Хотя, конечно, тут аранжировка Шнитке, но мелодия-то его. Да, он был…

Сатиру в прямом смысле я там никогда не находил, но, конечно, абсолютно взрослые вещи применительно к советскому образу жизни, наверное, недопустимые во взрослой литературе, в детской кое-как сходили. Чемпионом в этом смысле был, например, Юрий Кова́ль (или Ко́валь, как его ещё называли), который умудрялся в детских своих сочинениях протащить как-то и свой абсурд, и гротеск, и сатиру на советское общество. Другим таким мастером был, конечно, Юрий Коринец, замечательный писатель. Третьим и безусловно для меня в моём детстве очень серьёзным…

Я помню, кстати говоря, что у нас с Иркой Лукьяновой (ещё до того, как мы поженились, а только познакомились) одним из парольных текстов из общих…