«В исправительной колонии» — самая сильная вещь и самая типичная. Понимаете, как? Если вы прочтёте «В исправительной колонии» и поймёте, что вы не можете это читать дальше — всё, на этом надо прощаться с Кафкой. Если нет… Ну, просто «Превращение» — слишком масштабная и слишком сложная вещь (хотя самая известная), чтобы с неё начинать. Можно с «Верхом на ведре», маленькой такой притчи. Мне больше всего нравится «Голодарь». Попробуйте с «Голодаря». Но «Голодарь» — это не настоящий Кафка. В «Голодаре» нет того ужаса.

Мне очень нравится ещё новелла «Сельский врач». Вот детям лучше начинать с неё. Попробуйте объяснить им, как это сделано. Вот у Ирки Лукьяновой была замечательная работа о…

Не знаю, честно говоря. Довольно уникальная книга именно потому, что охотник здесь метафора писателя — охотник за душами, за фактами, за пониманием, если угодно. Там есть рассказы, которые вообще с охотничьей тематикой никак не связаны, как не связаны и с тематикой крепостничества. Например, «Живые мощи» или «Сельский врач». Кстати, любопытно сравнить «Сельского врача» Кафки с «Сельским врачом» Тургенева. А так-то, в принципе, не думаю, что есть какое-то сходство между Тургеневым и кем-либо из его современников.

Мне кажется, он очень на особицу именно потому, что он… «Уездный лекарь», простите, да, «Уездный лекарь». Именно потому, что он не имеет собственного прозаического опыта.…

Что касается «Сельского врача», то там всё понятно. Сельский врач — это писатель, который не может исцелить болезни этого мира, а может только стеснить его в его постели. Так мне это кажется. Как раз вот этот мальчик с гнойной червивой раной на боку — это и есть мир, которого он не может исцелить.

И там очень точно, что его лошади над ним смеются. Бешеные лошади его несут. Смеются совершенно как у Тургенева в «Кларе Милич». Лошади — это дар. Его сумасшедший талант, который влачит его куда-то по миру и не дает ему остановиться. «Сельский врач» — как раз довольно прозрачная аллегория.

Мизантропия — состояние для художника почти нормальное, многие художники были мизантропами, и их это не портило. Насчет антисемитизма — я никогда не сталкивался с антисемитизмом Балабанова, но допускаю… я вообще с ним редко сталкивался, с Балабановым… я допускаю, что у него были такие заблуждения. Я не могу вообще признать, что антисемитизм присущ бывает умному человеку. Это все-таки стыдная болезнь, хотя болезнь духа, безусловно. Но она, как правило, не свидетельствует об интеллекте; как правило, она свидетельствует о каких-то застарелых травмах. Но в случае Балабанова мне это неинтересно. Балабанов в любом случае художник. Конечно, он не слишком сильный сценарист, как мне кажется; и я уже…

Копелев был специалистом по истории немецкой литературы, очень хорошим переводчиком, привёз в Москву Бёлля и с ним в основном общался, служил таким своеобразным мостиком между Бёллем и русской литературой. Он впоследствии довольно резко порвал с Солженицыным. Строго говоря, образы Нержина и Рубина вполне точны, вполне честны. То, что разрыв между ними неизбежен, было очевидно уже после круга первого. В чём причина этого разрыв — понятно. Потому что всё-таки Копелев, как и Рубин, как вообще многие герои «В круге первом», не идут до конца, а Нержин идёт. И как раз Копелеву не нравилось в Солженицыне… Существует их переписка, обмен открытыми письмами. Писем Копелева больше, Солженицын потом…