Вот это очень принципиально: вы Север с Востоком не путайте. Север — это во многих отношениях дисциплина казарменная, насилие над личностью и такой культ власти, а Восток для него — это «два достойных занятия для мужчины — война либо поэзия». Либо воин, либо дервиш, а можно и сочетать. Лермонтов во многом такую самурайскую версию христианства рассматривает: он воин прежде всего, воин и поэт. И для него, конечно, Север — это то, от чего хочется сокрыться за стеной Кавказа. Метафизика Севера, как она описана у Джемаля в «Ориентации — Север», и метафизика Востока, как она описана у Лермонтова,— это совершенно разные вещи, сходные только в одном: только в том, что гедонистический культ юга, культ…

Уральская литература, уральская литературная школа возобладала в СССР в 30-е годы, сменив одесскую. Для одесской был характерен культ иронии, культ формы, трикстер в качестве главного героя, романтизм несколько блатного свойства, — в общем, все, что есть в книге Багрицкого «Юго-запад»: сочетание отваги и отчаяния, романтики, иронии, скепсиса. Замечательная, в общем, такая романтическая ирония. Ну и культ формы, конечно, культ лаконизма. При отсутствии идеологии форма — единственное, что спасает; при святом, сакральном отношении к профессии.

Уральский миф пришел ему на смену. Для уральского мифа и прежде всего для Бажова ключевым понятием является труд, работа, обожествление…

Не думаю, что конкретно этого текста, хотя возможно, что и его тоже. Но, конечно, некоторое влияние Киплинга было. Гораздо большее и гораздо более отчётливое влияние Гумилёва:

И пахнет звёздами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева.

— это прямо к Багрицкому перекочевало. Понимаете, Багрицкий — довольно типичный поэт «южной школы». И, как все поэты, прозаики этой «южной школы»… Это такие люди, как Катаев, Ильф и Петров, Гехт, Бондарин, Олеша в значительной степени — те, кого я в разное время называл. Примыкает к ним и Бабель, хотя он, в общем, несколько наособицу всегда. В общем, весь этот «одесский десант» отличается двумя существенными…