В нацистской Германии проводился процесс над Димитровым, дело о поджоге Рейхстага типологически очень близко к таким советским процессам. Что касается причин советских показательных процессов с публичными покаяниями — видите ли, это главный вопрос советской истории.
В книге Стивена Коткина о Сталине ( вышел её второй том и в работе находится третий) — вероятно, это глубоко фундаментальное, глубоко фундированное, с миллионом ссылок колоссального объема исследование: во втором томе 1200 страниц, третий обещает быть ещё больше. В этом исследовании Коткина феномену террора посвящен главный раздел, 100-страничный. И Коткин, анализируя все ответы, уже данные на это исследователями, дает несколько своих предположений, но в целом говорит, что перед этой энигмой человеческий разум пасует. Мы наткнулись, безусловно, на закономерность. Но эту закономерность мы пока постигаем эмпирическим путем. Там Коткин приводит такую аналогию с собакой Павлова: собака Павлова привыкла, что ей пищу дают одновременно со звонком. И она по звонку начинала одновременно выделять слюну. Пищи не получая, слыша звонок, все равно выделяла. Вот такой собакой Павлова — пишет Коткин,— и был советский человек, который при словах «враждебное окружение» (в данном случае — капиталистическое, когда-то — западное, когда-то — масонское, но в общем — враждебное), при этом звонке забывает о любых внутренних проблемах и начинает регулярно сплачиваться в таком порыве стокгольмского синдрома, начинает сплачиваться вокруг своих угнетателей. Он объясняет террор этим — необходимостью внутренней мобилизации, духом войны. У него, собственно, второй том и называется «В ожидании Гитлера». И он видит войну как главную доминанту советской внешней и внутренней политики 30-х годов.
Действительно, террор нужен не потому что, а для того что. У него нет причины, а есть цель. ещё Надежда Яковлевна Мандельштам писала, что в такие времена надо не задумываться о причинах, а иметь целью выжить, иметь целью выживание. Но там много всего, на самом деле. Большой, серьезный комплекс причин, но из них, конечно, наиболее трагическая и наиболее циничная — необходимость достигать этой искусственной, невротической, истерической сплоченности. Ведь все эти процессы шли под знаменем борьбы именно с внешней угрозой. Все эти люди были агентами иностранных разведок, троцкистских представителей, спецслужб каких-то безумных. То есть это все была война, только ведшаяся пока внутренними средствами. Это попытка внутренними вызовами сплотить в ответ на внешнюю угрозу. Все это военные приготовления.
Ну это то же, что мы наблюдаем сейчас в таком варианте soft. То, что пока ещё не вылилось в масштабные террористические кампании, но это попахивает террором.
Почему люди впадают в доносительство? Почему люди истерически впадают в славословие? Наверное, есть в исторической природе некоторая пружина, некоторая педаль, нажатие на которую приводит к восторгу, упоению и голодной смерти, как в известном эксперименте с крысой.