Верно ли, что в РФ неправильно понятая роль трикстера ведет к пошлости? Люди свободной и жизнерадостной воли встречаются намного реже, чем блатные, копирующие Остапа Бендера

Я читал его в изложении, в работе Чегодаевой и Проктора, соответственно. Думаю, что любые попытки восстановить это — они безнадежны. Понимаете, какая история? Если бы роман Диккенса был завершен, это был бы обычный, безусловно хороший роман. Но в незавершенном виде это великое, незабываемое произведение. Когда я с детьми его разбирал, я прочел там главу про странную экспедицию с Дердлсом. Вот ночью когда они приходят в собор, и мальчишка Депутат за ними следует. «Право, это была странная, очень уж странная экспедиция». Читаешь — и просто ну мороз по коже! Нет, конечно, в завершенном виде этот роман Диккенса, мне кажется, многое бы потерял.

Знаете, не надо слишком серьёзно относиться к массовой культуре, так мне кажется. Я не хочу сказать, что они заняли место персонажей фольклора или персонажей религии, но в общем это обычные сказки, а сказки без супергероя не бывает. Культура комиксов кажется мне замечательным примером поиска третьего языка, некоего синтеза визуальности и нарратива, такой попыткой построить визуальный нарратив.

Я считаю, что самый большой вклад в искусство комикса в XX веке (кстати, что отмечено уже на Lurkmore) — это, конечно, Маяковский с его «Окнами РОСТА». Правда, есть некоторое однообразие персонажей, о чём я и пишу в книге. Есть персонажи с пузом — это поп, помещик, Ллойд Джордж. И есть персонажи со…

Ну потому что их читать труднее, вот и все. Они ещё мрачнее, это и создавалось в очень мрачное время. «Мои университеты» — вообще книга тотального разочарования, в крестьянстве тем более, потому что там речь идет о том, как их там избили в селе, Ромуся и его, народника, за попытку просвещения в этом селе под Казанью… Бывал я Красновидово. Это очень показательная история. Они мрачнее гораздо, эти части. Они отражают разочарование Горького не только в собственной жизни, но и в народе, в крестьянстве, в революции. Они писались в очень тяжелое для него время. 1913 год вообще — время большой депрессии. Поэтому наивно было видеть в них какой-то свет. Тяжело их читать потому, что тяжело читать о страшных…

Ничего странного, он абсолютно укладывается в эту теорию, и Иванов — один из тех, кто нащупывает этот метасюжет, и один из фундаментальных пунктов этого сюжета — вечная невеста, вечная девственница. И это ещё раз подчеркивает глубочайшее, почти сходство Иванова с Алексеем Н. Толстым, его, кстати, одним из любимы писателей.

Алексей Толстой написал своего «Петра Первого» — роман, очень похожий на Петра, «Тобол», а до этого свое «Хмурое утро» — «Ненастье». Это замечательное совпадение, но как раз образ вечной девственницы, которую никто не может сделать женщиной — это восходит к толстовской «Гадюке». И, конечно,— я, кстати, подробно этот элемент метасюжета в статье к сборнику «Маруся…

Нет, конечно, оккультные организации не обладают никаким могуществом, потому что это, к сожалению, давно прошедшие времена. Это такое наследие прекрасного средневековья. Ничего такого давно уже нет. Ну, мне так кажется. Кроме того, на 33-й ступени посвящения большинства организаций вам открывают, что и тайн никаких нет, а есть построенная вокруг них великолепная, как бы стоящая вокруг пустоты декорация.

Но Умберто Эко написал роман не только об этом. Это роман об over-интерпретации, о сверх-, гиперинтерпретации. О том, что главная задача человека, главное его занятие — интерпретировать мир, но любые интерпретации ограничены, любые классификации порочны, любые действия,…

Знаете, человек под ником «Семь Масок», меня, естественно, в разных состояниях души посещают те или иные пессимистические настроения.

А лучший из певцов взглянул и убедился
В безумии отцов – и вовсе не родился,
Не прыгнул, как в трамвай, в невинное дитя,
Свой бессловесный рай за лучшее сочтя.

Это метерлинковский рай, где невоплотившийся души оказывается духовно правы. Под иное настроение действительно скажешь, что лучше для человека не родиться. Такие настроения бывают. Я вовсе не такой светоносный идиот, оптимист, который всегда «как солнце ясен и, по-моему, просто глуп», как писал Маяковский. Это, в общем, не моя стезя.

Но, по большому счету,…

Не то что это требовало бы особого языка, но это требует специальной организации речи, такой, если угодно, её максимальной энергоемкости. Речь, которая предусматривает, все-таки, художественную нагрузку, образную систему, должна быть энергична, лишена многословия, если оно не входит в художественные задачи, как, скажем, в «Обломове». Она должна быть динамична, как по определению Тынянова, литература — это динамическая речевая конструкция, и динамит этот совершенно необходим. И необходим, конечно, авторский строй речи. Речь должна быть маркирована до некоторой степени персональной интонацией, персональной лексикой.

Я помню, как мне Житинский как-то сказал:…

Это очень естественно, что вы слышите этого негатив. Солженицын, независимо от его последующей эволюции, внес довольно большой вклад в уничтожение советского тоталитаризма. Другое дело, что он вопреки собственной пословице «волка на собаку в помощь не зови» в конце концов альтернативой Ленину признал Столыпина, который, по-моему, тоже достаточно убедительной альтернативной не является. И более того, Солженицын в последние годы делал весьма путаные и противоречивые заявления.

Хотя продолжал настаивать, в частности, в интервью своих, на том, что России необходимо местное самоуправление как единственный способ покончить с вертикалью, с тоталитарной властью. То есть…

Знаю одно фантастическое произведение, где автор пытался описать нечеловеческую мебель. Это рассказ Борхеса «Дом Астериона», где он ходит по жилищу пришельца и видит мебель, рассчитанную на нечеловеческое тело, на отдых, на рекреацию, на подъемы и спуски нечеловеческого существа. Вот я думаю примерно таково же должно было быть описание нечеловеческой морали, но я не припомню сколько-нибудь убедительного его описания.

У Уиндема, наверное, отчасти, в «Чокки», а отчасти в замечательных «Кукушках Мидвича». Там у него герой Чокки (инопланетянин, вселившийся в мальчика) все никак не мог понять, почему, чтобы сделать одного, нужны двое. Вот такие вещи его интересовали. Попытка…

А Кантор вообще не щадит этого парня. Она про него написала всю правду. Из-за него еще, когда он был унтером, повесились или застрелились два молодых солдата, которых он изводил, будучи таким зубцом. Я таких сержантов, как Тухачевским, знал. Он был зубец, сержант-на-крови. А то, что он играл на скрипке и даже делал скрипки меня с ним не примиряет ничуть. И дружба его с Шостаковичем (тоже человеком довольно жестким, но более добрым) меня с ним не примиряет. Я не разделяю идеализма некоторых людей, которые считают, что Тухачевский мог бы быть альтернативой Сталину. То есть альтернативой Буденному он, может быть, и был бы. Но как-то ничто в его практике не указывает на гуманизм. Он был зубец; то, что…