Почему в советском сериале Квинихидзе «Крах инженера Гарина» финал не тот, что в книге Алексея Толстого? Что можно выиграть, если изменить финал?

Понимаете, сейчас модерну дается, как правило, такое уничижительное определение, что модерн –  это разрыв с традицией. А традиция – это по умолчанию, по определению хорошо. А модерн включает в себя разрыв с традицией, по определению. Но я рискнул бы сказать, что это трудный, сложный, долгий, мучительный разговор, потому что модернизм сам по себе – явление довольно демоническое. И модернизм возникает именно там, где традиция уперлась в тупик. Люцифера или Прометея зовут на помощь, когда ничего другое не помогло.

Да, в российской культуре случилось так, что традиция, славянофильство, сороковые годы уперлось в запретительство, уперлось в будущее. И тут понадобился модерн как…

Да потому что систем обладает не мозговым, а каким-то спинномозговым, на уровне инстинкта, чутьем на все опасное. «Что делать?» — это роман на очень простую тему. Он о том, что, пока в русской семье царит патриархальность, патриархат, в русской политической жизни не будет свободы. Вот и все, об этом роман. И он поэтому Ленина «глубоко перепахал».

Русская семья, где чувство собственника преобладает над уважением к женщине, над достоинствами ее,— да, наверное, это утопия — избавиться от чувства ревности. Но тем не менее, все семьи русских модернистов (Маяковского, Ленина, Гиппиус-Мережковского-Философова) на этом строились. Это была попытка разрушить патриархальную семью и через это…

Конечно, нескромно называть роман «Правда» (мой и Максима Чертанова), но нельзя не назвать роман Яна Валетова «1917», где в центре событий поставлен совершенной другой человек – миллионер  и сахарозаводчик. Вы легко угадаете, кто. Я, конечно, говорить не буду. Но роман Валетова «1917»  писался как сценарий сериала. Валетов вообще очень хороший писатель («Ничья земля» – пророческая тетралогия), да и друг мой близкий. Я днепровскую литературную школу ценю выше всего. Валетов – важный для меня человек, на которого я оглядываюсь, за чьими реакциями я слежу, жду, что он напишет сейчас. Он взял паузу на время войны и занят совсем не литературными делами. Но что бы он ни делал, он писатель…

Да нет, ничего подобного: идеи эмансипации личности, идеи распада традиционной семьи, идеи некоторого экономического детерминизма, идеи предельного рационализма,— все это как раз модернистские идеи. Ленин как раз был чистый модернист. Архаика — это триумф предрассудков и именно культ консервации. Ленин с его совершенно революционными преобразованиями, с его идеями масштабного уничтожения всего старого,— это типичный модернист. Идея модерна — это идея радикального переустройства человека, идея его изначальной неправильности. Это горьковские идеи, гамсуновские, стриндберговские.

Кстати, ведь модерн — не будем этого забывать — то явление в основном северное, и более того,…

Абсолютно саморазрушительна. Дело в том, что принести вред или пользу — это категории весьма относительные. Что понимать под пользой?

Мне кажется, что любая эмпатия — это моральная травма. Именно в силу этой печальной причины я настаиваю на том, что помощь больным должна быть делом профессионалов. Что волонтер не может и не должен слишком много времени проводить с больным и должен это делать, только если ситуация крайне безвыходная. Делать это для самоуважения или ради своих чувств добрых совершенно бессмысленно.

Кроме того, как мне представляется, не нужно брать на воспитание проблемного ребенка, если вы движимы только добрыми чувствами. Есть катастрофические ситуации. И…

Да, конечно. По сути дела, роман из той же серии, что и «Тихий Дон», и «Доктор Живаго», и, как ни странно, «Лолита». Это история адюльтера, история бегства с любовником. Просто у Толстого они раздвоились, потому что Алексей Николаевич Толстой вообще был очень двойственная натура.

Понимаете, какая история: почему Даша и Катя? Кстати говоря, все приметы такого фаустианского романа там присутствуют. Просто Кате достался умирающий муж Николай Николаевич — он умирает, потому что она его оставила, а Даше — мертвый ребенок. Это очень страшные вещи, страшная сцена. Помните, когда она проснулась, он умер, а у него волосики дыбом? Она говорит: он умер, а меня рядом не было, он один встретил…

Они и написаны с симпатией, с легким таким любованием. Дело в том, что жулик, плут довольно часто воспринимается (старая мысль Синявского) как эстетическая категория. Вор — это эстетическая категория, писатель всегда немного преступник. В общем, это довольно естественная вещь — видеть в этом эстетику. Горький всегда о кражах, даже если грабили его самого, говорил с наслаждением, если верить Ходасевичу. По воспоминаниям Бунина, Горький вообще любил преступников и сам ходил, как вор домушник: гибкой и мягкой походкой. В общем, что-то такое эстетическое в них есть. И потом, лиса Алиса и кот Базилио, конечно, циники, но они же не просто хищники. Они, знаете, немножко то же самое, что и Король и Герцог…