Не кажется ли вам, что Торнтон Уайлдер большой демагог? Как вы относитесь к роману «Мартовские иды»?

Оценить его творчество Хаксли в полном объеме у меня не было возможности. Потому что Хаксли –  это очень умный писатель. Это высокий интеллектуал par excellence, серьезный философ, как и Берджесс, хорош ориентирующийся в музыке, в законах композиции, большой знаток современной ему философии.

Хаксли всегда казался мне не по зубам. «О дивный новый мир» я, естественно, читал. «Контрапункт» я не смог читать именно потому, что моих познаний для этого недостаточно, я это очень быстро понял. Говорят, у него есть еще замечательная книга о том, как он боролся с близорукостью. Возможно, когда-нибудь мне придется это делать, и тогда я эту книгу прочту. Но пока, слава богу, у меня такой…

Наверное, можно, потому что Уайлдер — один из любимых писателей Веллера. Но дело в том, что «Майор Звягин» — книга провокативная, такая довольно рискованная. Звягин часто совершает преступления, чтобы творить добро, он делает добро из зла. И Веллер скорее ставит вопрос.

«Теофил Норт» Уайлдера (я помню, когда это появилось в «Иностранке», об этом романе очень много говорили) — это прежде всего плутовская и веселая книга. Ну, едет человек куда глаза глядят в машине. (Считается, что у Уайлдера был брат-близнец, который погиб в младенчестве. Это как бы попытка написать его биографию. Но некоторые черты своей жизни, своей судьбы Уайлдер ему отдал, там тоже служба в береговой охране.) Вот он…

Уайлдер на фоне американской литературы выглядит счастливым исключением, потому что американский писатель должен метаться, испытывать творческий кризис и очень много пить, и в идеале кончать с собой. Хемингуэй и Фолкнер — они заложили такую матрицу американского романа XX века. И на этом фоне Уайлдер всегда воспринимается немножечко — ну, как бы это так сформулировать?— как пай-мальчик, как мальчик из хорошей семьи. Это, конечно, глубочайшая ошибка.

Ведь проблема-то в том, что Уайлдер получил блестящее образование, учился в Принстоне, преподавал сравнительную историю литературы, воспитан на Генри Джеймсе, который был его любимым писателем и (прав, наверное, Алексей Зверев) его…

Нет, по отношению к Антону Чехову и Генрику Ибсену Лилиан Хеллман не вторична никак, мне кажется. По-моему, Лилиан Хеллман — это, скорее, интеллектуальный театр, и если она уж кому вторична, то это Бернард Шоу; то есть не вторична, а есть влияние. Потому что, хотя Бернард Шоу и написал «Квинтеэссенцию ибсенизма», он сам нисколько не ибсенист, и пьесы гораздо рациональнее, суше, интеллектуальнее. Во всяком случае, «The Little Foxes» и другие сочинения Лилиан Хеллман — это, мне кажется, все-таки воздействие театра Бернарда Шоу, плюс, конечно, весь американский театр находится под огромным влиянием Юджина О’Нила, который изобрел американскую драматургию, да и Теннеси Уильямс вырос из него, как…

Да, был, конечно, но мы же говорили о «нашем мире», то есть о России советской. В Советскую Россию Моэм не приезжал никогда. В России он был летом 1917 года и написал об этом замечательный рассказ «Белье мистера Харрингтона». Он входит в роман как глава… входит в роман «Эшенден: или британский агент». Но это Россия между революциями. Россию советскую, ленинскую, в отличие от Моэма… т.е. в отличие от Уэллса, он никогда не захотел посетить, и она была ему совершенно не интересна. Он принимал у себя советских писателей.

Вот Шоу поехал, и Шоу виделся со Сталиным, и остались у него самые лестные впечатления. А вот Моэм понимал, что здесь может получиться. Но надо сказать, что отношение Моэма к России…

Совершенно не об этом пьеса. Пьеса, вообще говоря, о трагической участи мужчины, который создал женщину по своему… не скажу «образцу», а по своему лекалу, впал от нее в полную зависимость, оказался рабом своего творения. Хотя Бернард Шоу и написал ироническое послесловие, где пишет, что Элиза никогда не выйдет за Хиггинса… Да выйдет, конечно! Там все об этом написано. Он уже не может без нее обходиться. Грех себя цитировать, но у меня в «Поэме отъезда» были такие слова:

Мир дрогнул — равновесье сохранилось.
Ты ожила, а он окаменел.

Пигмалион очень дорого платит за свое создание.

У меня давно была такая мысль, что Диккенс дал жизнь, породил шестерых великих британцев, каждый из которых воплощает собственную традицию, это: Киплинг, Честертон, Стивенсон, Голсуорси, Шоу и Моэм. Да, Уайльд ещё. Семерых.

Моэм — скептик, не циник, как его часто называли, великолепный скептик. Ранние романы очень плохие. Начиная примерно с «Бремени» («Of Human Bondage») пошли сплошь шедевры. Я больше всего люблю, конечно, «The Moon and Sixpence» («Луна и грош»), это для меня одна из первых прочитанных по-английски, одна из самых любимых книг. Я очень люблю «Пироги и пиво». Вообще вся трилогия о художниках замечательная («Театр» — третья её часть). Я вообще считаю, что Моэм — прекрасный…

Я не просто ее читал — я был на ее презентации. Я поехал в Дом книги «Москва» и отстоял 2-часовую очередь для того, чтобы получить у Линча автограф и пожать ему руку.

У меня есть этот его знаменитый автограф — знаете, где он ставил несколько таких точек, помимо подписи. Что это означало? По-моему, перфорацию на пленке. Я успел ему сказать, что Elephant Man is the best. Говорить с ним, по условиям, было нельзя, никакой пресс-конференции он не давал. Он встретился, по-моему, во ВГИКЕ со студентами — в общем, так промелькнул по Москве. Но есть фотография вот этого рукопожатия — где-то в сети лежит.

Для меня увидеть Линча было всё-таки таким очень сильным переживаниям. Как говорит Никита…

Знаете, это примерно то же, что сказал в своё время Толстой о Шаляпине. Он сказал: «Слишком громко поёт». Анализируя это высказывание, Бунин спрашивает себя: «Неужели он не оценил талант Шаляпина?» Нет, оценил, конечно, но талант — это sine qua non, это такое условие непременное, само собой разумеющееся. А особенность этого таланта — его избыточность, неумение распределять краски. Точно так же, на мой взгляд, угадана здесь особенность Достоевского — это чрезмерность. Это действительно комната, в которой всегда горит свет, дневная. И вообще мне кажется, что в Достоевском эти избытки художественные, формальные — они очень часто мешают. При том, что в публицистике его они как…