Нет. Но вопрос очень хороший. Я вообще за то, чтобы всегда формулы и имена упоминать в точном контексте. У Адорно вообще нигде не сказано, что стихи после Освенцима невозможны. У Адорно в «Негативной диалектике», по-моему, сказано, что вообще жизнь после Освенцима невозможно, что жить после Освенцима стыдно. А стихи как раз как частная форма жизни наименее постыдна, как такая форма более альтруистическая. Ведь самому автору от стихов не так уж много толку – по крайней мере, прагматического.
Что касается вот этой догадки, что мы стоим перед новым Освенцимом, что будет хуже. Почему-то у меня нет такого чувства. Мне кажется, что дно пробито. Хуже может быть, конечно. Допустим, представьте себе худший сценарий: некоторые силы на Западе прогнули Украину, она договорилась до мира… Хотя сам Зеленский вряд ли вступит в переговоры. Какие-то посредники провели переговоры, от Украины отъели 40% или 20% (в лучшем сценарии) ее территории, получилась ситуация двух Корей, о которой многие говорят. Арестович как раз ее считает нежелательной. И вот на какое-то время Россия получила Донбасс.
Совершенно очевидно, что после Судет никто не собирался останавливаться. После этого Россия подкупит силою, часть людей привыкнет к такой ситуации, сочтет ее нормой. Россия пойдет дальше и денацифицирует Польшу, как предлагал Кадыров. Потом – Прибалтику. НАТО, естественно, это проглотит. Потом Германия ей понравится, потому что «можем повторить». Потом до Америки она дотянется, допустим. И весь мир ляжет под Россию, под нынешнюю, под фашистскую, рашистскую Россию. Я беру худший сценарий развития. Можно его предположить? Можно. Зло побеждает в глобальном масштабе.
Надолго ли оно победит – не знаю, потому что управлять оно ничего не способно. Оно, как и у Юрьева в «Третьей империи», может предложить только бесконечное запретительство и садизм, удовольствие не для всех. Ну публичные казни, допустим, оргии и изнасилования, как у Сорокина в «Дне опричника». Может ли это быть? Да. Может ли это быть надолго? Нет.
Понимаете, ведь главная проблема в том, что никакие завоевания, никакие революции не меняют человеческой природы. А антропологической революции в России в 1917 году не случилось. Поэтому все и кончилось таким образом. Никакого прыжка выше головы не происходит. Антропологические изменения происходят гораздо медленнее. И айфон меняет мир в гораздо большей степени, чем меняет его захватническая война. Так что я не вижу нового Освенцима впереди. Наоборот, я вижу все большую консолидацию остального мира против этого странного, страшного, ужасного, как раковая опухоль, как больная ткань, вот этого ужасного такого рецидива каких-то прошлых, самых жутких практик. Это, мне кажется, все-таки последняя отрыжка старого мира, последняя битва архаики. Почему она и чувствует, что это последняя битва.
Я вполне допускаю тот вариант, при котором перемирие будет заключено сейчас, а через пять лет Россия с новыми силами и окончательно доведенной до бешенства идеологией нападет и ядерно разбомбит весь окружающий мир. Передышка сейчас будет вести именно к этому. Поэтому я и отношусь к статье Григория Явлинского с глубоким пониманием и глубоким же неприятием. Может быть, это случится, может быть. Но мне кажется, что человеческая природа противится такому радикальному упрощению.
В принципе, построить государство садомазохистов – это даже довольно забавная идея, у меня в новой книжке она есть. Но это не самый главный человеческий интерес – подчинить, изнасиловать, утвердить себя. Секс вообще так устроен, что между жертвой и палачом, как в «Ночном портье», начинают возникать извращенные отношения. Палач перестает быть только палачом, а жертва – только жертвой. И они начинают меняться местами удивительным образом. Нет, я думаю, что это не настолько императивно. Какой новый Освенцим? Я вижу остальную часть мира и вижу, насколько много там интересных идеей, заходов в будущее.
