Может ли чтение книг вылечить депрессию?

Ни один роман Стайрона невозможно свести к, условно говоря, короткой и примитивной мысли. Но если брать шире, «Выбор Софи» – это роман о том, что человечество после Второй мировой войны существует как бы посмертно, как и Софи Завистовская. Этот проект окончен, он оказался неудачным. И причина депрессии, которая накрыла Стайрона после этого романа (он же ничего, собственно, ничего и  не написал дальше, кроме трех повестей об охоте, о детстве), была в том, что дальше ехать некуда. Это был такой исторический приговор.

Понимаете, очень немногие отваживались вслух сказать, что после Второй мировой войны не только Германия, но и человечество в целом как-то окончательно надорвалось. Я…

Депрессия — модное слово, настоящая депрессия — это совсем неприятно и непривлекательно. А биполярное расстройство — частая смена настроений сплошь и рядом называется этим. Ну, модно стало иметь психоаналитика, заботиться о своем психическом здоровье. Многие, когда им лень, говорят: «Мне неприятно, у меня прокрастинация, у меня плохое настроение, у меня депрессия». «Я не высыпаюсь, у меня биполярка». Это довольно частая вещь. Конечно, очень правильно сказал Уильям Стайрон в «Зримой тьме»: «Депрессия — более серьезное заболевание, чем грипп: от нее умирают чаще». Очень точно сказал о ней Дэвид Фостер Уоллес: «Самое тяжелое в депрессии — гнетущее чувство вины в своем заболевании». «One in…

Не очень понятно, откуда у вас такие сведения. Потому что Дос Пассос не только не забыт, Дос Пассос считается отцом «нового журнализма», а именно он дал старт true crime, нон-фикшну и всем остальным бесконечно востребованным сегодня литературным течениям, трендам. Дос Пассос сильно повлиял на Солженицына с его коллажной техникой, с его документальным в ущерб художественному. Дос Пассоса помнят не столько по текстам, по «Манхэттене», сколько его помнят как создателя метода. Да, наверное, так. Или как путешественника в СССР, что тоже метод.

Но Дос Пассос не только не забыт, но в русле его исканий развивается вся современная литература. Правда, мы-то понимаем, что «новый журнализм»…

  «Нос». Я давал американским студентам «Нос» в рамках гоголевского курса. И я попросил их проанализировать «Нос» с разных точек зрения – фрейдистской, лирической. Какая-то shape, какая-то грань личности вас покидает, бывает же такое? И вот мальчик, который сравнил гоголевский рассказ с рассказом Акутагавы, блистательный сделал доклад. Ну как мальчик, ему тридцатник полновесный. У меня студенты разновозрастные, пестрая группа. Так вот, он сделал замечательный доклад о том, что вещь, которая нас тяготит; порок, от которого мы пытаемся избавиться, может быть самым прямым, самым точным выражением нашего «Я». И наверное, это лучшее, что вы можете дать миру. А вы пытаетесь с этим бороться и…

Ну, «Хапуга Мартин» — в переводе Миры Абрамовны Шерешевской, как я собственно эту книгу прочёл. «Шпиль» я не люблю, скажу сразу, он для меня слишком умозрителен, и мне не близок герой, я его не полюбил. А вот «Зримая тьма» и, конечно, в особенности «Хапуга Мартин», абсолютно гениальная повесть,— они мне нравятся. Больше всего я, как и Успенский, люблю «Наследников». Мне кажется, это самая интересная и самая глубокая повесть Голдинга. И совершенно прав был он сам, говоря, что эту книгу надо перечитывать не один раз, чтобы её понять.

Что касается «Хапуги Мартина». Там, кстати, довольно простая история, я рекомендую тоже всем эту книгу. Там приём примерно тот же, что и у Бирса в «Случае на мосту…

«Lie Down in Darkness» — мне кажется, как раз классический роман очень молодого автора, и Стайрон там ещё так претенциозен и многословен, и похож немножко на героя «Выбора Софи» — на начинающего писателя, который затеял амбициозную книгу, где, как всегда, дебютант надеется дать ответ на все мировые вопросы. Если говорить о «Set This House on Fire», то есть, как он у нас называется в блистательном голышевском переводе — «И поджег этот дом», мне представляется, что Ди Лието — он не символ абсурда. Там это такой, честно говоря, чудак, мягко сказать, который постоянно попадает в автокатастрофы (вообще, во все катастрофы), ломает ключицу там в начале уже, один глаз у него. И в финале, когда вот после всех…

Да нет конечно. Во-первых, американцы изучают, если они специализируются на литературе, и Филдинга, и Шекспира, и чуть ли не Чосера. Они очень глубоко и внимательно изучают своё прошлое, прошлое языка во всяком случае. Американская литература началась не в XVIII веке, а она продолжает английскую традицию. Поэтому говорить о том, что вот мы не изучаем современную литературу… Харпер Ли, кстати, для многих американцев сегодня такой же древнее явление, как для нас Тредиаковский, хотя умерла она в 2016 году, что для многих американцев было шоком, и для россиян тоже.

Тут дело вовсе не в том, что мы слишком глубоко изучаем литературу. Просто дело в том, что русская жизнь циклична, и не увидеть этих…

Нет, совершенно не вариант. Герой фильма «Большой Лебовски» погружается в такую спячку, из которой его пробуждает только, как вы помните, довольно абсурдная и идиотская, но все-таки встряска. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример хорошего человека, погруженного в пивную спячку, но для меня Бриджес как раз играет этого бывшего человека с луны, со звезды, который … не могу поспешно во время эфира заглянуть в айфон и исправить имя актера, но человек, который играл инопланетянина-прогрессора, превращается — вполне предсказуемо — в славного парня. Ну это довольно печальное превращение. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример деградации. Что же вы хотите, чтобы человек жил такой…

Я не думаю, что прямо к Ельцину. «Такой пошлости, как прямые ассоциации, я не мог себе позволить»,— пишет Антокольский о своей пьесе «Робеспьер и Горгона», вдохновленный, конечно, политической ситуацией 29-го года. Видите ли, я не думаю, что это о Ельцине. Это о тупой непримиримости, которая тогда взяла верх, о дураках, которые сегодня вдохновляются одними идеями, а вчера вдохновлялись другими. Среди фанатов Ельцина было огромное количество сегодняшних фанатов Новороссии или Малороссии. Это сторонники простых решений. А в Ельцине этого популизма было более чем достаточно.

Потому и обречены, что слишком тесно связаны со временем. Выразитель эпохи обречен погибнуть вместе с ней. Я все-таки не думаю, что Фицджеральд подходит к этому. Да, Печорин — герой своего времени, но Фицджеральд не совсем. Фицджеральд, конечно, порождение эпохи джаза, но лучший-то его роман написан после эпохи джаза, и он сложнее, чем «Великий Гэтсби». Я разумею, естественно, «Ночь нежна». «Tender Is the Night», конечно, не так изящна. Как сказал Олеша: «Над страницами «Зависти» веет эманацией изящества». «Великий Гэтсби» — очень изящно написанный роман, великолепная форма, невероятно компактная. Но «Ночь нежна» и гораздо сложнее, и гораздо глубже, мне кажется.