Каково ваше мнение об Эрихе Ремарке?

Ну, это исторически так получилось, потому что Ремарк проник сюда именно в те времена, когда возник бум переводной литературы. Я вам честно скажу, в Штатах никто особенно не читает Льюиса и Драйзера, и вообще там социальный реализм не в почете, во всяком случае сейчас. Я больше скажу: они и Хемингуэя не читают. Я помню, как я сидел у Романа Каплана в гостях, в «Русском самоваре», зашли два молодых американца. И он с ними разговорился о книгах, которые они читали. Я говорю: «Ну хорошо, а рассказы, новеллы вы читаете, не все же романы?» Говорит: «Да, читаю».— «Ну а «A Canary for One» вы читали, «Канарейку в подарок»?» — «Нет, не читали».— «А «Кошку под дождем»?» — «Нет, не читали».—…

Я не могу вспомнить ни одного русского такого романа воспитания о потерянном поколении. Ну, причина довольно очевидна: у нас же это разрешилось в революцию, а во всем мире — нет. Поэтому рефлексия по поводу Первой мировой войны в российском обществе и не оправдана, потому что это для Хемингуэя и, может быть, для Ремарка это поколение было потерянным, а для России эта война привела к революции, вырастила поколение революционных борцов, блестящих людей. И говорить здесь о каком-то потерянном времени, в которое страна так бездарно ухнула на четыре года? Нет, этого не было.

Но проблема ещё в одном. Понимаете, у меня была когда-то довольно большая статья о Ремарке, где я пытался объяснить…

Я так не думаю, но кто я такой, чтобы спорить с Ремарком. Понимаете, у Бродского есть довольно точные слова: «…чтобы забыть одну жизнь, человеку, нужна, как минимум, ещё одна жизнь. И я эту долю прожил». Чтобы забыть одну страну, наверное, нужна ещё одна страна. А чтобы забыть женщину — нет. Мне вспоминается такая история, что Майк Тайсон, у которого был роман с Наоми Кэмпбелл, чтобы её забыть, нанял на ночь пять девушек по вызову, и все — мулатки. И они ему её не заменили. Так что количество — тут хоть пятерых, хоть двадцать приведи,— к сожалению, здесь качество никак не заменит. Невозможно одной любовью вытеснить другую. Иное дело, что, возможно, любовь более сильная — когда ты на старости лет…

«Искра жизни» – это выражение, которое очень часто встречается у Ремарка, в том числе в «Тенях в раю». «Искра жизни» – это роман, скорее всего, метафизического плана. Дело в том, что Ремарк умел описывать то, что видел; то, что знал. Слава богу, он  никогда не был в немецком концлагере, поэтому там описание носит характер довольно умозрительный.

По крайней мере, там сказаны важные слова, которые будут повторены в «Жизни взаймы». Один там другому говорит после освобождения из лагеря: «Мне кажется, мы последние люди на земле». А другой говорит: «А мне наоборот кажется, что мы первые люди на земле». Ничего жизнеутверждающего в такой констатации нет: старая культура,…

Это хороший роман, и, в общем, мысль там авторская сильна. Из всех романов о фашизме, написанных по горячим следам, он, может быть, лучший. Но проблема в том, что, понимаете, Ремарк хорошо описывал то, что видел; то, что знал. И та же «Ночь в Лиссабоне» проникает в сущность фашизма гораздо глубже. «Искра жизни» — это роман, написанный памяти его убитой в немецкой неволе сестры. И понятно, что он вдохновлен самыми личными чувствами, самыми глубокими, но он не видел, не знал этой реальности. Это вам не «На Западном фронте без перемен». Он воспринимал это довольно абстрактно и описывал это с чужих слов и по чужим впечатлениям. Это чувствуется у него, все-таки Ремарк — это писатель личного опыта или, по…

«Города и годы» Федина, «Воспитание под Верденом» Арнольда Цвейга. Наверное, Селина. Я не любитель Селина, но «Путешествие на край ночи» чрезвычайно наглядно в этом смысле. О Первой мировой войне очень много теоретических работ замечательных, репортажи Алексея Толстого, совершенно гениальные. Книга «Народ на войне» очень интересная, которую приписывали, так сказать, народному творчеству, что оказалось неправильно. Книгу «Народ на войне» написало совершенно конкретное лицо — Софья Федорченко. Записанные ею там байки — это не то, что она слышала как медсестра, а это то, что она выдумала. Но я как-то её за то уважаю ещё больше. Вообще говоря, книг о Второй мировой войне больше, но о Первой…

Нет. Конечно, это неправда. Россияне (уж точно советские читатели) безумно любили Ремарка, любили его больше и раньше, чем Хемингуэя. Хемингуэй пришёл потом, и был гораздо более элитарен — он висел не во всех домах, а только, что называется, у продвинутой молодёжи. И Ремарка любили гораздо массовее, потому что он проще, нет подтекстов всяких. Вообще Ремарк — один из самых… Помните, как у Кушнера было сказано: «Как нравился Хемингуэй на фоне ленинских идей». Так вот, сначала начал нравиться Ремарк с его свободой, с его эросом, с его алкоголем. И, конечно, он был здесь одним из культовых персонажей. Правда, у нас любили больше всего не «На Западном фронте без перемен» (у нас жестокого реализма хватало…

Я почти наизусть знаю «Девушку у обрыва», потому что на даче лежал том «Нефантасты в фантастике», и я читал там и Тендрякова, и Иванова, и, конечно, лучшую там напечатанную повесть — «Девушку у обрыва». По-моему, она, во-первых, очень смешная, а во-вторых — очень глубокая.

Шефнер был первоклассным писателем. Понимаете, он всегда был как-то в тени, его не очень было видно. Но вот Ахматова, которая понимала, по первой его книге «Ясный берег» сказала, что это большой писатель. Шефнер — крупное явление в литературе. Я мог бы вам почитать. Я уже читал, кстати, в какой-то программе наизусть его стихи. Я знаю страшное количество стихов Шефнера — стихов штук тридцать, наверное, точно. И уж, конечно,…

Когда я впервые узнал. У вас дома есть рано научившийся читать ребенок, к тому же этот ребенок часто болеет и в школу не ходит (а я до удаления гланд болел ангинами довольно часто и даже бывал на домашнем обучении по несколько месяцев). Это кончилось, гланды мы выдрали, и я даже стал слишком здоров. Но было время, когда я проводил дома очень много времени и все это время читал. Слава богу, библиотека у матери была огромная, собранная за долгие годы, начиная с первой покупки Брюсова на первую стипендию и кончая огромным количеством книг, унаследованных из далеких времен – из бабушкиной, из прабабушкиной коллекций (типа «Голубой цапли»). Многое утратилось при переездах, но многое было.

Так вот,…