Как бы вам сказать, чтобы никого не обидеть. Анастасия Цветаева была одаренным человеком. её прозаическая книга «Дым, дым и дым», наверное, уже несла в себе черты прозы зрелой Марины Цветаевой. Анастасия, кстати, очень настаивала на своем первенстве в изобретении такой манеры. Но и её любовь к Борису Зубакину, и их совместное посещение Горького, которое оставило у Горького такой горький привкус, и её «Воспоминания», и её «Сказ о звонаре московском»,— все, что она делала, на всем этом лежит какой-то ужасный налет пошлости. Понимаете, и на «Воспоминаниях» тоже. Вот в Цветаевой не было этого ни грамма. Хотя тоже, наверное, можно какие-то приметы дурного вкуса у нее обнаружить, вкус у нее хуже, чем у Ахматовой. Об этом Аля Эфрон сказала: «Она совершенство, и в этом, увы, её предел», сказала она об Ахматовой. У Цветаевой много несовершенства, зато она, конечно, масштабнее и разнообразнее. И в её пробах пера, в её экспериментах, наверное, больше величия, хотя тут мериться затруднительно. Ахматова гениальна в другом: именно в мере, именно в чувстве этой меры.
В Анастасии Цветаевой этой пошлости, этой экзальтации было гораздо больше. И потом, мне кажется, она все время бралась конкурировать с гениальной сестрой, неосознанно, конечно.
Потом, понимаете, некоторая влюбчивость, которая избыточна. Она влюблялась во многих героев и переоценивала их. Мне кажется, что в Цветаевой очень мало пошлости Серебряного века, а в Анастасии Цветаевой этого много. У нее была трагическая судьба, я ей глубочайшим образом сочувствую, я ничего плохого о ней не хочу сказать, но она какая-то тень сестры. Тут ничего не поделаешь.