Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература
Кино
История

Как эволюционировал образ автомобиля в культуре?

Дмитрий Быков
>100

В российской, советской культуре — это отдельная тема, потому что здесь мы наблюдаем разные степени свободы. После классической статьи Тименчика об образе трамвая в поэзии довольно очевидно понимание трамвая как метафоры революции, вообще метафоры истории, которая ходит по своим рельсам. Чтобы проследить эволюцию трамвая в русской поэзии, достаточно взять две точки: стартовую — это «Заблудившийся трамвай» Гумилева, а финальную — это «Песенка о московском трамвае» Окуджавы. Сначала революция проносит героя по трем эпохам, погружает его в историю мятежа, в историю разных мятежей, а потом революция становится анахронизмом: «По проспектам бежать не дают, в переулках дожить разрешают». На смену трамваю приходит троллейбус, который обладает своей метафизикой. Троллейбус — это большая степень свободы, он все-таки ходит не по рельсам. Но он так же усами привязан к проводам, путь его так же предначертан.

И наконец, появляется новая степень свободы — это личный автомобиль, который уже становится символом имущественного расслоения, как в «Берегись автомобиля», символом определенной эротики, как в «Ночных шепотах», где герои совершают автомобильное путешествие, чуть не замерзают в нем. «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» — тоже символ такой свободной фантазии. Автомобиль — это уже символ неравенства и новая степень свободы. Пожалуй, отрефлексировано это было по-настоящему только в «Берегись автомобиля» и в песне Высоцкого, помните, где «очкастый частный собственник в зеленых, серых, белых «Жигулях»»:

Но вскоре я машину сделаю свою —
Все части есть,— а от владения уволь:
Отполирую — и с разгона разобью
Ее под окнами отеля «Метрополь».

Такое, если угодно, самоубийство экономическое. Это действительно отдельная история автомобиля в русской культуре.

В культуре американской автомобиль — это домашнее животное, он, собственно, такая неотъемлемая часть семьи, как собака. Но собака есть не у всех, без собаки можно прожить. В Штатах без автомобиля реально нечего делать. Просто расстояние этой страны, вся ее инфраструктура рассчитаны на то, чтобы вы ездили на работу, на свидание. Автомобиль — это третья нога, вот уж где это не роскошь. Собственно, еще в «Одноэтажной Америке» у Ильфа и Петрова сказано, что автомобиль — полноправный член семьи, постоянный спутник жизни американца, отсюда мания дорожного строительства, целый культ правильного поведения в автомобиле и на заправке. Это довольно сложная система, но в американской культуре я не спец. А вот в русской да, действительно, автомобиль — та новая степень свободы, которая отнимает у людей иллюзию равенства, иллюзию предопределенности: на автомобиле ты можешь ехать куда угодно, но проблема в том, что ехать-то тебе некуда. Вот в этом ужас. Трамвай и троллейбус везут тебя предусмотренным, учиненным заранее маршрутом. А на машине ты выбираешь сам эту дорогу, но тебе некуда поехать. Вот в этом, собственно, и кошмар.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как думаете, стихотворение Гумилёва «Заблудившийся трамвай» — это отражение судьбы поэта в катаклизме истории или пророчество?

Это, во-первых, метафора революции. По-моему, из работы Тименчика об образе трамвая в советской истории… Дело в том, что из работы Тименчика совершенно очевидно, что трамвай — это символ, во всяком случае в советской поэзии, в особенности когда это красный трамвай (у Окуджавы, скажем), это символ хода истории.

У Гумилёва это совершенно очевидный символ революции. То, что он вскочил на подножку этого трамвая — это отражение его судьбы в Русской революции. Он действительно вскочил на её подножку — он приехал из Франции, когда всё уже произошло. Он был во Франции, в Англии, был во Франции представителем, насколько я помню, российского Генштаба (это надо уточнить). Но как бы то ни было, он…

Герой фильма «Берегись автомобиля» Эльдара Рязанова — это пародия на борцов за справедливость или отчаявшийся современник?

Ну, он не зря играет Гамлета. Что такое Гамлет? Вот я читал лекцию в Лондоне «Гамлетовский след в «Горе от ума»», потому что «Горе от ума» — это, конечно, гамлетовская история, и она травестирована очень умело. Конечно, Грибоедов знал Гамлета шекспировского, и непосредственно всю тему безумия, и тему Фамусова-Полония, и даже Скалозуба-Фортинбраса.

Так вот, Гамлет — это борец, у которого негодные средства. Гамлет — это борец, который пытается победить безнравственность времени моральными действиями, и это не получается. Деточкин — это такой Гамлет 60-х годов, который в результате садится (правда, слава богу, ненадолго), Гамлет, которого все считают безумцем. Он играет Гамлета именно…

Кто из российских писателей способен внушить желание жить?

Геннадий Головин (не путать с Эженом Головиным, явлением совершенно другой природы). Геннадий Головин был писателем очень странной судьбы. Родился, как и Саша Соколов, в дипломатической семье – по-моему, в Канаде. Жил всю жизнь в России, мало кто его знал. Но на уровне языка – это чудесное явление абсолютно.

Если мне надо зарядиться здоровой злостью и энергией борьбы, то Веллер, конечно. В особенности «Дети победителей».

Естественно, что Головина печатала «Юность», его более-менее знали семидесятники. Но, как и многие авторы той поры, он канул в начале Перестройки. А вот у Веллера есть рассказ, который лучше всего описывает психологию людей 1947 года рождения: мы дети…

Почему меня так разочаровала книга «Выбор Софи» Уильяма Стайрона? Какие идеи в ней заложены?

Ни один роман Стайрона невозможно свести к, условно говоря, короткой и примитивной мысли. Но если брать шире, «Выбор Софи» – это роман о том, что человечество после Второй мировой войны существует как бы посмертно, как и Софи Завистовская. Этот проект окончен, он оказался неудачным. И причина депрессии, которая накрыла Стайрона после этого романа (он же ничего, собственно, ничего и  не написал дальше, кроме трех повестей об охоте, о детстве), была в том, что дальше ехать некуда. Это был такой исторический приговор.

Понимаете, очень немногие отваживались вслух сказать, что после Второй мировой войны не только Германия, но и человечество в целом как-то окончательно надорвалось. Я…

Были ли у Трумэна Капоте романтические герои? Нельзя ли таковой назвать Холли Голайтли из повести «Завтрак у Тиффани»?

Нет, не думаю. Тоже ведь она сбежала – скорее всего, в Африку. Романтический герой – я не знаю, кто у него. Герои Капоте всегда сбегают, как сбежали эти двое в «Луговой арфе», на это дерево, как потом жили в дупле. И как потом Питер Устинов свою пьесу «На полпути к вершине» сделал под влиянием: там, где американский старец уходить жить в дупло. Последняя лучшая роль Плятта.

Для меня, вообще говоря, герои Капоте не то чтобы жертвы. Они не жертвы, конечно. Они уходят в параллельную реальность, что нагляднее всего происходит в «Безголовом ястребе».  Это рассказ, где этот страшный мистер Дестронелли. Для меня, наверное, это самая отчаянная, самая страшная его история. Хотя «Night’s Tree»,…

Почему у Стивенсона в повести «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда» «Хайд» переводится одновременно как «скрытый» и «под кайфом»? Можно ли назвать это произведение готическим?

Для Стивенсона, думаю, понятие hide (в дословном переводе «повышенный», «подкрученный») было еще для него неактуально. Хотя, возможно, оно появилось тогда же, когда появился опиум в Англии. Дело в том, что опиум не делает человека hide; он уносит человека в сферы более мрачные. Для меня несомненно, что Хайд (хотя он пишется через y) – это скрытое, «спрятанная личность».

Что касается готического произведения. Я всегда исходил из того, что Стивенсон – романтик, романтика и готика, как вы знаете, идут параллельными путями, но не совпадают. Прежде всего потому, что готический герой всегда борец, а романтический – эскапист, жертва. Он пытается укрыться от мира. Но, пожалуй, «Доктор Джекил и…

Можете ли вы отнести Марка Фрейдкина к числу творцов народной песни?

Ну а как же нет. Огромное количество песен Фрейдкина ушло в народ, и это не только «Тонкий шрам на любимой попе». Сам Фрейдкин удивлялся, что его «Песня об отце», сочиненная за 15 минут и очень интимная, относящаяся именно к его опыту отношений с отцом, с взаимными подколками, с бесконечной раздраженной нежностью друг к другу, – что эта песня стала фактом общей культуры 80-х, что она стала одной из самых известных.

Фрейдкин был удивительно фольклорным автором. Его главным учителем был Брассенс, во вторую очередь – наверное, Томас Гарди, которого он лучше всех перевел. Во всяком случае, «Барабанщик Ходж», которого я прочел в 10-летнем возрасте, в переводе Фрейдкина… Мать получила в подарок от…