Что вы можете сказать о Новодворской как о публицисте?

Я люблю Новодворскую как публициста, и мне нравится это чисто как художественный текст. С её мнениями и взглядами на вещи я почти всегда не согласен. Но у Новодворской есть и в автобиографиях, и в «Карфагене», и в её литературных очерках одно безусловно очень важное свойство: Новодворская полно и честно выражает себя, она в своей прозе такая, какая была, и она не боится такой быть. Сейчас очень многие люди выдумывают себя, выдумывают себе, как мы уже слышали, модную психопатию, или выдумывают себе ура-патриотические убеждения, или выдумывают себе ненависть к несуществующим фашистам и так далее. Новодворская себя не выдумывала, и она никогда не боялась, поэтому её так приятно читать. Она —…

Я не оцениваю Елену Костюченко, я не оцениваю ее посты о 90-х годах и ее «не прощу». Мне кажется, что у Елены Костюченко примерно та же проблема, что и у большинства журналистов, которые хотят стать писателями. Наверное, она была и у меня, но я-то себя всегда чувствовал скорее писателем, журналистика была моим способом выживания и заработка. Елена Костюченко – гениальный репортер, как репортеру ей нет равных. Но как писателю  – есть, и я говорю об этом без зависти, потому что мои книги тоже переводятся, чего мне завидовать-то?

Но мне представляется, что книга «Моя любимая страна» – это  книга во многих отношениях истеричная и в некоторых отношениях спекулятивная. Иными словами,…

В эфирах мы пересекались очень редко. Иногда он мне звонил — думаю, что по заданию сверху, чтобы тем или иным способом меня подловить. Хотя думаю, что он всегда хорошо ко мне относился и эти задания реализовывал максимально мягко. Это во-первых.

Во-вторых, мне вообще кажется, что Доренко — очень талантливый человек. Я с ним бываю часто не согласен, но он действительно выбрал абсолютно правильный ник. Он — расстрига. Он, как тот колобок: у всех побывал и ото всех ушёл, потому что нигде не вписался, как нигде не вписывается талант. Я его люблю. При том, что я люблю его за какие-то неочевидные вещи: за его знание испанского и Испании… Он меня всегда, кстати, консультировал по литературе, по…

Да было это, господи. А Розанов что такое, как не репетиция соцсети? Розанов — первый русский блогер. Да и раньше это было. Афоризмы Ницше — к вопросу об этом, это Штирнер, Витгенштейн. Вот «Логико-философский трактат» — это что, не твиттер? Это такое ницшеанство на новом уровне. Афоризмы Ницше — это и есть твиттер, и многие его тексты написаны вполне твиттерно. Это не новый вид литературы, поверьте. Просто афористичности присуще такое отсутствие целостности, амбивалентность, политолковательность. Ведь Ницше можно растолковать и так и сяк, и абсолютно противоположным образом. И это, к сожалению, минус.

У меня есть ощущение, что Дудь просто один из немногих сейчас профессионалов, вот и все. Сегодня же вообще обратить внимание на себя не трудно — достаточно хорошо уметь что-то одно. Это, вообще говоря, не проблема. Посмотрите, что сегодня подавляющее большинство российских фильмов, в которых есть хоть что-то, получают своего зрителя. Книга, если она хоть чем-то замечательна, находит издателя. Журналист, если он хоть что-то умеет, становится звездой. У нас сейчас страшное безрыбье.

Дудь профессионален — по крайней мере, в том аспекте, что он тщательно готовится к интервью. Мне не очень нравится его агрессивный стиль, потому что… Как сказал когда-то Лев Александрович Аннинский, один из…

Ну, видите ли, мне кажется, что здесь больше всего, если уж на то пошло, старался кинематограф, создавая образ такого несколько сусального человечного Ленина и мужественного непоколебимого Сталина (о чем мы говорили в предыдущей программе). Но в литературе, как ни странно, Ленин почти отсутствует.

Что касается чекистов, то здесь ведь упор делался на что? Это был редкий в советской литературе дефицитный, выдаваемый на макулатуру детективный жанр. И в силу этой детективности (ну, скажем, «Старый знакомый» Шейнина или «Один год» Германа), в силу остросюжетности сочинения про чекистов читались с интересом. А про шпионов? А «Вот мы ловим шпионов»? Ведь когда писали про чекистов — это же не…

Илья Зверев, умерший от сердечного приступа лет в 38, что ли, или в 40, – это такой писатель и журналист, друг Окуджавы, автор замечательных повестей на школьную тему. Автор повести «Защитник Седов», которая стала гениальным фильмом Цымбала и в перестройку прославилась. Илья Зверев, работая журналистом, никогда не мог полностью реализоваться как писатель. Он откладывал это на потом, а в 38 лет оказалось, что этого потом у него не было. Но он был очень талантлив, очень чуток к эпохе. Ему мешал всегда шестидесятнический идеализм на грани конформизма. То есть он все понимал, но какие-то вещи запрещал себе видеть, запрещал себе  о них думать и говорить. Я думаю, если бы Илью Зверева поместить…

Не очень понятно, откуда у вас такие сведения. Потому что Дос Пассос не только не забыт, Дос Пассос считается отцом «нового журнализма», а именно он дал старт true crime, нон-фикшну и всем остальным бесконечно востребованным сегодня литературным течениям, трендам. Дос Пассос сильно повлиял на Солженицына с его коллажной техникой, с его документальным в ущерб художественному. Дос Пассоса помнят не столько по текстам, по «Манхэттене», сколько его помнят как создателя метода. Да, наверное, так. Или как путешественника в СССР, что тоже метод.

Но Дос Пассос не только не забыт, но в русле его исканий развивается вся современная литература. Правда, мы-то понимаем, что «новый журнализм»…

Ну, в Москве вообще было очень плохо с какими-либо иностранными изданиями всегда. И дело совершенно не в том, что «Völkischer Beobachter» не продавалась. Вот этих аналогий, на мой взгляд, здесь быть не должно. Дело в том, что всегда в России, даже во время войны с германским фашизмом, продолжали настаивать, что это и Муса Джалиль пишет в «Моабитской тетради»:

И это отчизна великого Маркса?!
И это великого Шиллера дом?!

Это пишет и Кедрин, сидя в осаждённой практически Москве. И потом он всё-таки вырвался на фронт корреспондентом, несмотря на свою почти слепоту. Понимаете, это не была война с Бетховеном. И это не была война с Шиллером. Хотя можно, наверное, подобно…

Нет, не вижу. Понимаете, везде видеть почерк спецслужб — значит их как-то очень переоценивать и предавать им какое-то особое значение. Доренко, во-первых, мне кажется, не имел разногласий с сегодняшней российской властью, а во-вторых, разговоры о том, что он много знал, понимаете, для нынешней власти это совершенно не опасно. Ужасно это звучит, но это факт. Совершенно не опасно, что кто-то много про нее знает, ей не страшны никакие разоблачения. Да про нее все всё знают. Она настолько откровенна, анекдотов потому и нет, что анекдот обычно просовывается, как нож в щель между истинным образом и лицемерным двойником, между истинным образом и навязанным стилем реальности. Сегодня нет этой разницы,…