Трифонов мне представляется, если говорить об инкарнациях, такой странной инкарнацией Чехова, потому что он преодолел, как и Чехов, себя раннего и открыл новый способ писания прозы. Вот чеховские рассказы лишены фабулы. Возьмите, например, «Архиерея» — это музыкальное чередование нескольких мотивов, которые в результате дают читателю не мысль, а состояние, ощущение. Вот нечто подобное делает Трифонов. Он не мыслит, он не мыслитель. Хотя, конечно, у него есть и мысли напряжённые, и интереснейшие историософские наблюдения, и прекрасная документальная повесть «Отблеск костра» об отце. Но Трифонов не даёт рецептов, не ставит диагнозов и не предлагает формул. Трифонов вызывает ощущение —…

Литература и кинематограф 90-х годов мне представляются во многом провальными по сравнению с 70-ми, а особенно 80-ми, прежде всего потому, что литература 80-х годов достигла уровня сложности, практически беспрецедентного для советского периода. Она научилась великолепно шифроваться, она подошла к реально сложным проблемам. Она немножко засахарилась, как всякое засахаренное варенье, но она при этом, как, скажем, «Свидание с Бонапартом» Окуджавы, как «Исчезновение» Трифонова, научилась говорить о главном в советской истории не столько эзоповым языком, сколько с помощь тонкой системы умолчаний. В 90-е годы все это рухнуло, и у меня было ощущение сложнейшей стоящей на доске комбинации,…