Знаете, Лео Перуц — это писатель, которого не с кем сравнить. Во всяком случае, «Маркиз де Боливар» — это самое виртуозное сюжетное построение XX века. Более изящно построенной книги я не знал. Ну и «Снег святого Петра», и «Ночи под каменным мостом», и, разумеется, легендарная совершенно книга «Мастер страшного суда»… Да и «Прыжок в пустоту». Да и рассказы. У него, конечно, удивительный был дар, светлый. И не зря он математик. «Маркиз де Болибар» — всё-таки я считаю лучшей вещью. «Шведский всадник» — тоже замечательный роман, конечно.

Что касается писателей, на него похожих. Ну, вот Майринк. А в принципе эта готика тех времён не имеет аналогов. И Перуца, кстати, напрасно считают…

Потому что при Брежневе был советский Серебряный век и расцвет этого Серебряного века. Но я не скажу, что уж так лучшие не были в 60-е. «Мертвым не больно» — это 60-е. Многое в «лейтенантской прозе» — во всяком случае, многое в прозе Виктора Некрасова — это или сразу по горячим следам, или 50-60-е годы. Правда, «Кира Георгиевна» — это совсем не про войну. Константин Воробьев — это 60-е годы. Поэтому кое-что в 60-е было.

Просто, понимаете, литература 70-х набралась мастерства. Стал возможен такой роман, как «В августе 44-го», который я не берусь судить с исторической точки зрения или с идейной, с точки зрения отношения к СМЕРШу, но с точки зрения литературного профессионализма, ребята, это…

Нынешнее время предоставляет много острых сюжетов. Но для того, чтобы написать хорошую прозу, нужен моральный бэкграунд, нужны моральные оценки. Без них у вас ничего не получится.

Тут очень интересный вопрос Дениса. Денис, фамилию вашу не называю, хотя знаю, потому что я пишу вам лично. Ну, просто простите вы меня, дурака, я никак не могу вам, так сказать, ответить подробно и детально. Это большая история. Вы собираетесь писать роман о Второй мировой войне и прислали мне несколько фрагментов. У вас уже написана тысяча страниц, при этом вам двадцать лет. Знаете, Дэн, я прочел… Уж простите меня за фамильярность. Я всех Денисов так зову, как и всех Максимов — Максами. Я ваш роман прочитал (ну, то,…

Видите ли, я далёк от мысли давать такие прогнозы. Я очень люблю байку, которую рассказывает Веллер. Когда Гюго спросили, кто первый поэт Франции, он долго кряхтел, а потом сказал: «Второй — Альфред де Мюссе». Но если говорить серьёзно, то у нас у всех очень небольшие шансы остаться, потому что страна вступает явно в новый этап своего существования, в котором всё, написанное сейчас, будет рассматриваться как литература поздней Византии. Ну, кому сейчас интересна поздневизантийская литература? Немногим специалистам, людям такого ранга, как Сергей Сергеевич Аверинцев. Она станет уделом специалистов, как литература позднего Рима в частности. У меня нет сколько-нибудь внятного ощущения, что…