Знаете ли вы фантастические произведения, в которых автор пытался описать нечеловеческую мораль?

Нет, «Мусорный ветер» — прекрасная песня. Я люблю Григоряна, и «Безобразная Эльза» — прекрасная вещь. Конечно, это поэзия не того уровня, что БГ и Кормильцев (они гении, мне кажется, и я никогда, в общем, не сравнивал с ними остальных). Я очень люблю Шевчука, например, я очень люблю многие сочинения Кортнева, но для меня БГ и Кормильцев — существа из другого жанра, из другой поэзии. Это что-то космическое, что-то из области откровений. Григорян — замечательный, крепкий профессионал и выдающийся музыкант.

А я не очень понимаю, о чем там спорить, что там понимать. По-моему, это на редкость однозначное произведение. Был такой в ХIX веке биолог-популяризатор Берроуз в Штатах, и вот у него в одной книге содержится здравая мысль: нет ничего проще, чем основать новую религию. Сначала дай себя распять, а потом воскресни. Ничего нет проще, чем разговаривать с Христом, но сначала повиси на кресте. Ходить по воде – это не так просто. Для этого требуются определенные платежные условия. Кормильцев, на примере своей внутренней эволюции очень серьезной, прекрасно понимал, чем человек за это платит, каковы его перспективы, если он научился ходить по воде. Он жизнью заплатил за свои открытия.

Грубо говоря,…

Для Ильи Кормильцева не знаю. Он стал событием для учеников и поклонников Юрия Кузнецова, который, будучи главой редколлегии, в основном напихал туда своих таких готических, неоромантических, неоязыческих, может быть, отчасти и таких неонордических (выразимся осторожно) поэтов.

Там, например, был напечатан замечательный Владислав Артемов, которого я очень люблю — ныне, по-моему, главный редактор журнала «Москва». Там было его стихотворение «Ночные птицы». Я к Владиславу Артемову как к человеку, поэту, литературному деятелю, отношусь с глубоким уважением, несмотря на полное неприятие его позиции.

Это довольно понятно. Их тяга к магическому реализму связана с тем, что средствами традиционного реализма российскую реальность как сейчас она есть, осветить невозможно. Прежде всего связано это с тем, что традиционные реалистические объяснения (материальные, просвещенческие) перестали работать. Как правильно пишет Веллер, человека ведет тяга к максимальному эмоциональному диапазону, а не к добру или злу. Иногда ко злу. К добру она реже, потому что добро считается дурным вкусом, дурным тоном.

Мне кажется, что магический реализм – это такой посильный ответ на кошмары ХХ века и на иррациональную глупость века ХХI. Тут интересная мысль: да, ХХ век был кошмарен. И эти кошмары были…

Эта песня основана на простейшем каламбуре. Она написана, по-моему, для Насти Полевой. Клипса — это такая серьга. Калипсо удерживала Одиссея на острове. Калипсо — образ такой женщины.

Понимаете, это же обычно требует всё-таки некоторого взгляда на оригинал. Калипсо — нимфа. Он там 7 лет провел с ней на острове. Она была дочерью Океана. Она жила в гроте и была ткачихой. Одиссея, которого она спасла на этом обломке, она 7 лет там удерживала. Образ женщины, женской власти. Ну и женщина, носящая клипсу в ухе, примеряет на себя роль Калипсо.

Зеркала отражали любовно
Розу чистую в светлой росе.
И хотелось ей быть бесподобной
Но при этом такой же, как…

Не думаю. Я впервые услышал это стихотворение в кабаре Дидурова в его чтении. До сих пор помню его кроткую интонацию, с которой он это читал, с этим странным ударением: «Нам не нужнО лицо твое…». Вот у меня ощущение, что «мы уже были в глазах, и все, что нам нужно взяли». Понимаете, если понимать это стихотворение как такую антиоду трагической любви, тогда да. Но вообще-то образ черных птиц, ночных птиц для тогдашней поэзии типичен. Найдите, например, стихотворение очень хорошего поэта Владислава Артемова «Ночные птицы». Это неслучайная вещь. Темная птица, ночная птица, Ворон, Nevermore,— вот в этой традиции надо ее рассматривать. Крылья у Кормильцева, может быть, образ не…

Илья Кормильцев был человек необычайно смелый прежде всего и гордый. И при его тихой, как у Заболоцкого, внешности провинциального бухгалтера, это производило впечатление взрывное. Он был человек очень екатеринбургский. Ведь продолжение бажовского екатеринбургского мифа — оно было, оно не купировано, оно не абортировано, и продолжением екатеринбургского мифа в русской культуре был Борис Рыжий, и Илья Кормильцев в огромной степени. Это продолжение мифа о подпольщиках-профессионалах, о великих профессионалах, находящихся в завете с таинственными и довольно темными силами природы. Это миф Данилы-мастера. Ну и Кормильцев был таким уральским Данилой-мастером, таким супер-профи,…

Написано, безусловно, лучше «2666». Понимаете, трудно сравнивать роман в 300 страниц с романом в 900. Боланьо написал гигантскую эпопею, очень сложную, и там много мыслей. Но для меня Роберто Боланьо, конечно, главный писатель рубежа веков, и уж, конечно, писатель более масштабный, чем Хулио Кортасар. Не говоря уже о том, что «Игра в классики» прекрасно придумана, но слабо реализована. Тогда как «2666» — чрезвычайно масштабный и сложный замысел, и замечательное его осуществление.

Книга Роберто Боланьо, кстати, в ближайшее время выйдет по-русски. Я-то читал по-английски, по-испански я все-таки не настолько читаю, чтобы читать это в оригинале. Читал в английском переводе еще,…

Я не вижу там ничего особенно загадочного — «над нами километры воды»,— потому что героя терзает вот этот кошмар, о том, что они с возлюбленной лежат под километрами воды (довольно частое клаустрофобное явление), и у них на двоих одно дыхание, и он хочет не дышать, чтобы ей больше досталось. Это восприятие любви как катастрофы, которая объединяет двоих. Оно ещё восходит и к Окуджаве, к «Путешествию дилетантов», помните: «Все влюбленные склонны к побегу, / с красной розой в дрожащих руках». Вот, наверное, это как-то так, потому что любовь взаимная — это ситуация не просто счастливая, и не только счастливая. Это ситуация взаимной катастрофы. С чем это связано, не знаю. Но вы знаете по себе, что любящий…

Та литература, которую похвалил Салимгареев — талантливый мальчик, которого я от души поздравляю,— точно не может. Потому что «Над пропастью во ржи», чем дольше я живу, тем больше вижу, что эта книга едко сатирическая, пародийная, очень насмешливая. Она может помочь школьнику относится к самому себе с меньшим придыханием и пиететом, но перейти во взрослую жизнь — едва ли. А что касается «Иллюзий» Ричарда Баха… Это просто показывает нам, что Салимгареев — нормальный мальчик. Ричард Бах может нравится в 14-15 лет, ну и дай бог здоровья. А видеть в нем какие-то высокие смыслы… Он бы ещё назвал там, «Чайку по имени Джонатан Ливингстон». Нормальный мальчик, порадуемся тому, что у нас такие душевно…