Почему персонаж книг Семенова — Штирлиц потерял всех женщин, искренне любивших его? Почему многие персонажи рядом с ним умирают? Неужели образ большевика, верно служащего идее, вышел у автора таким страшным, несущим людям смерть?

Ну, Юлиан Семёнов — далеко не эталонный автор политического детектива. Юлиан Семёнов — скорее автор такого продолжения Бендера. Штирлиц — это Бендер сегодня. Штирлиц — это Бендер, которому удалось добраться до Аргентины. И точно так же он — такая сакральная фигура. Точно так же он — насмешник, жулик и ловкач, и не любит женщин, а любит стариков и детей. Ну, представьте женщину Бендера. Он может овладеть ею, когда надо стул было получить, как Грицацуева.

Кстати, замечательный парадокс, подмеченный Шемякиным, что большинство анекдотов о Штирлице построено на каламбурах, на словесной игре, хотя сам роман не даёт тому никакого повода, он написан довольно суконным языком. Но как раз читатель…

Да полно. Весь Грэм Грин поздний. «Политический роман» подзаголовок «Блокады» Чаковского, хотя я не большой любитель творчества Александра Борисовича, но интересный был человек. 

Политический роман – это жанр, требующий колоссальной эрудиции, свободной ориентации в мировой политике. Семенов свою прозу называл политическими хрониками. Пожалуй, «Третья карта» тянет на политический роман. Неплохая книга, хотя самый очаровательный там, конечно, образ этой сербки. Генерал говорит: «Хотите ли вы, чтобы я приехал?» И она, затягиваясь сигаретой, задумчиво отвечает: «Черт его знает, скорее да, чем нет». Видите, такие вещи очень врезаются в память.

Понимаете, вопрос неоднозначный. Юлиан Семёнов был очень непростой писатель. На фоне нынешней литературы он просто мыслитель, титан, Лев Толстой. Когда-то говорили: «Вот Пикуль и Юлиан Семёнов». Так на их фоне сегодняшняя литература — это просто пигмеи, даже самая серьёзная. Конечно, Семёнов имел в виду в «Семнадцати мгновениях» очень многие аллюзии к советской истории и к советскому состоянию умов. Но я не думаю, что страх — это признак несвободы. Тут другая история.

Когда-то Слепакова сказала в поэме про Павла I: «Из тела жизнь — как женщина из дому: насильно отнята у одного, она милей становится другому». Греховное удовольствие, самое сильное удовольствие… Фашизм — это школа…

Я не говорил бы о какой-то «потрясающей популярности». Я бы говорил о том, что этот сериал, во-первых, событие на безрыбье. Потому что в России сейчас кризис осмысленных высказываний как о недавнем, так и о давнем прошлом. А Жора Крыжовников все-таки не под забором найден; он, безусловно, серьезный профессионал. Он умеет делать кино, это не пропьешь, что называется. Это врожденное.

Но и безрыбье, конечно, полное. Оно такое советское, когда главным событием десятилетия были «Семнадцать мгновений весны». При этом это очень хороший сериал – «Семнадцать мгновений весны». Это тоже осмысленное, блистательное высказывание, стилистически очень интересное, с очень интересной…

Видите ли, я не говорил бы о какой-то «потрясающей популярности». Я бы говорил о том, что этот сериал, во-первых, событие на безрыбье. Потому что в России сейчас кризис осмысленных высказываний как о недавнем, так и о давнем прошлом. А Жора Крыжовников все-таки не под забором найден; он, безусловно, серьезный профессионал. Он умеет делать кино, это не пропьешь, что называется. Это врожденное.

Но и безрыбье, конечно, полное. Оно такое советское, когда главным событием десятилетия были «Семнадцать мгновений весны». При этом это очень хороший сериал – «Семнадцать мгновений весны». Это тоже осмысленное, блистательное высказывание, стилистически очень интересное, с очень интересной…

Ну а что, бог дал человеку свободу воли. О чем вы говорите? Румате, как и Гарри Поттеру, дана волшебная палочка, но и даны огромные ограничения по её применению. Он и могущественнее всех в Арканаре и при этом бесправнее всех, потому что ему ничего нельзя сделать. Там помните, сколько дуэлей без единого смертельного исхода. Ему очень многого нельзя. Кстати, это его отчасти роднит со Штирлицем, и я с радостью обнаружил, что эта же мысль приходила Даниэлю Клугеру. Я-то думал, что это мне одному. Диалог Руматы с Рэбой — это копия диалога Штирлица с Мюллером. Когда там Мюллер говорит: «Я не берусь предположить ущерб, нанесенный им Рейху; это разведчик очень высокого класса» — там же и дон Рэба…

Ну вы как-то очень тоже по-женски и даже, я бы сказал, по-феминистски понимаете этот момент. Страх перед любовью — это не страх превращения в зверя (хотя, конечно, момент какого-то возвращения, провала в архаику тут тоже есть). Шварц говорит о синдроме вообще страха перед любовью, о боязни сильных чувств. Вот он говорит: «Как ты смел её не поцеловать?!— помните, говорит художник.— Я же всё для этого сделал: я завалил снегом эту гостиницу, я перекрыл все дороги, я собрал вас вместе — ей некуда было деться. Почему ты её не поцеловал?» Там финальный монолог: «Слава безумцам, которые любят, зная, что этому будет конец». Почти стихи, почти дактиль.

Да,…

Очень много её существует, особенно во Франции. Рекомендую фильм Андрея Кончаловского «Рай», который как раз об этом. Это очень страшная картина, психологически парадоксальная, очень верная. Ну, это о судьбе русской графины в эмиграции. Вымышленная история, хотя много фактографических источников у неё. Вот там об оккупации Франции и подробно, и жестоко. Кроме того, почитайте Эльзу Триоле, почитайте Нину Берберову. Достаточно много об этом написано нашими соотечественниками.