Войти на БыковФМ через
Закрыть
Литература

Почему Джонатан Франзен – большая литература?

Дмитрий Быков
>50

«Corrections» – действительно очень хороший роман. Не скажу что прямо великий, но очень смешной, остроумный, трогательный по-своему. Франзен – историк идей, я бы даже сказал, историк интеллектуальных мод, к которым он относится весьма иронически и весьма разборчиво. Его интересует, почему люди  готовы брать на веру те или иные интеллектуальные поветрия, готовы публично вписываться в те или иные девиации.  Франзен – историк американского безумия. Как говорил Анненский о Лескове: «Гениальный хроникер русской дури». Вот Франзен – хроникер дури американской.

Когда он описывает это – например, в «Purity» («Свобода» мне не очень понравилась, роман с таким названием – «Freedom» – мог бы быть поинтереснее) – замечательно.  Он вообще саркастический писатель, как, кстати, и Уоллес. Но Франзен интереснее Уоллеса, человечнее. Уоллес более умозрительный, слишком умственный. Поэтому для меня Франзен в первую очередь интеллектуал. Про нашего Натана Хилла этого сказать нельзя. Он все-таки с человеческим лицом, с доброй усмешкой, а этого я не люблю. Я люблю, чтобы в литературе существовало представление или подозрение об изначальной неправильности мира, чтобы это было написано фриковатым человеком, неправильным, которому кажется, что он не на месте. Человеком, который сомневается в своем raison d’etre, в своем существовании и причинах существования. Иными словами, чтобы это была готика. Ведь готика – это не обязательно страшное. Готика – это тексты, подозревающие не обязательно создателя в злом умысле, но подозревающие мир в неправильной интенции; в том, что не все кончится хорошо, скажем так. И такие герои, и такие персонажи – как у Стивена Кинга – мне интересны. А люди, которые уверены в изначальной доброй природе мира (хотя у героев Натана Хилла есть всякие подозрения насчет мамы),  – я все-таки считаю, что они слишком нормальны. И то, что книга Хилла стала книгой месяца по выбору Опры Уинфри… Опра когда-то сделала славу и Кормаку Маккарти, сделала с ним интервью. Это писатель, которого я совершенно не понимаю и не принимаю из-за культа безумия и насилия, хотя писатель он настоящий, это я признаю. Он крупный стилист, он замечательный автор. Не только «Кровавый меридиан», сколько «Сын человеческий», да и последняя дилогия была интересной. Но для меня выбор Опры  – это все-таки не показатель.

Да, Опра в свое время выбрала «Corrections», но чаще всего она выбирает (как, и кстати говоря, Нобель завещал выбирать) все человеческое, то есть слишком человеческое. Она такая добрая же, кумир домохозяек. Это меня и смущает. Я хотел бы читать литературу, которая у домохозяек вызывает пароксизмы ярости.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Что вы думаете о творчестве Натана Хилла? Согласны ли вы, что он по стилю похож на Дэвида Уоллеса и Джона Франзена?

Я читал «Nix», это был его дебютный роман. Я его читал, когда он вышел. Ну то есть как «читал» – я его пролистывал, потому что 600 страниц все-таки. Он далеко не Уоллес и не Франзен.

Натаниэль Хилл – лос-анджелесский журналист. Он учился creative writing и хорошо эти навыки применяет. Есть такие книги, написанные по всем хорошо проверенным рецептам. Если я в книге вижу рецепт, меня это всегда немного отталкивает. Вот, например, у большинства современных молодых фантастов  – например, у Ребекки Куанг, которая написала «Вавилон» – я этого не вижу. Она, наоборот, думает сама. А здесь я с самого начала увидел рецепт, рецепт сложной прозы; прозы, которая производит ощущение сложной. Это…

Почему в главных романах двух американских авторов — «Дом листьев» Данилевского и «Бесконечная шутка» Уоллеса, сюжетным центром становится таинственный фильм?

Знаете, проще всего было сказать такую глупость типа того, что огромная роль визуальных искусств в нашей жизни, вторжения визуальности в прозу становится такой… Нет, тут проблема, как мне кажется, в том же, что увидел Жолковский увидел в «Blowup». Ведь главная тема «Blowup» — это то, что искусство делает с жизнью, почему именно на пленке удалось увидеть убийство, которого герой не увидел в реальности, что такого в нас проявляет кино? Главная драма и «Дома Листьев», и «Бесконечной шутки» — это сложное соотношение двух искусств, прозы и кинематографа. Это попытка прозы стать кинематографом, попытка Уоллеса написать роман, от которого нельзя будет оторваться, который будет смешной и который будет…

Почему вы не приветствуете повествование в виде чередования разнообразных картинок?

Наоборот, я говорил, что повествование, которое строится по принципу, открытому Дэвидом Фостером Уоллесом в последнем романе, в «Бледном короле», когда разные главы прилетают в читателя с неожиданных сторон, и он не знает, от чего заслоняться, и все они в разных жанрах и на разную тему, — вот тогда хорошо, правильно.

Повествование как чередование мотивов, как чередование лейтмотивов — это, на мой вкус, как раз вполне легитимный способ строительства повествования. И у Стругацких часто бывает: новая глава — новые локации, новый герой. Такой стиль не просто имеет право на существование, а, рискну сказать, «теперь так носят». Чехов первый в «Архиерее» начал строить повествование не как…

Кому бы вы посоветовали читать «Бесконечную шутку» Фостера Уоллеса?

Люди, которые читают Туве Янссон,— это люди с высокой степенью внутренней тревоги, такой скандинавской тоски. Им рекомендовал бы. Уоллес как описатель обсессии, конвульсии и депрессии не имеет себе равных. Читать вам или не читать Уоллеса можно понять очень просто: прочтите его эссе «Человек в депрессии». Если понравится, читайте все остальное. Можете почитать «Broom of the System», «Метла системы» (или «Чистка системы») — первый его роман, жутко смешной. Но я вообще люблю «Бесконечную шутку». Я не могу сказать, что мне там нравится все; мне больше всего нравится то, что касается канадских террористов, и я не назвал бы «Бесконечную шутку» жутко интересным романом, от которого нельзя…