Войти на БыковФМ через
Закрыть

Не могли бы рассказать о вашей задумке создать американскую школу для русских? Как вы хотите преподавать литературу в школах нового типа?

Дмитрий Быков
>250

У меня абсолютно четкая позиция. Я считаю, что все гуманитарные предметы надо преподавать как единый предмет – историю искусств, историю литературы и большую историю, социологию. Это один предмет. Потому что закономерности их развития общие, они связаны тесно. Нельзя преподавать историю Средневековья без перехода к возрождению. Нельзя преподавать историю Просвещения без «Фауста». Нельзя оторвать христианство от Рима. И так далее. 

То есть возникновение и генезис великих исторических школ, великих идей и великих сюжетов исторически и религиозно детерминированы. Я бы, помимо того, преподавал бы еще самые интересные для меня вещи – историю сюжета и жанр, двух самых определяющих вещей, и историю религии. Потому что религия в самом широком смысле – история нарратива. Эволюция тех рассказов, которые о себе рассказывает человечество. А это с историей реальной, большой историей связано теснейшим образом.  А к материальной стороне истории – к производительным силам, к производственным отношениям это никакого отношения не имеет.

Потому что я стою на позициях Набокова, соседа моего корнельского, сказавшего, что марксизм – скучная страница в праздничной истории человечества. История человечества – это история повествований, и вот ее я бы преподавал. Каким образом появляется роман карьеры, каким образом появляется психологический роман, который, на самом деле, построен на одной проблеме – человек делает не то, чего он хочет? Объективные стремления человека не совпадают с его субъективными желаниями. Вот эти вещи меня интересуют.

Меня спрашивал Дима Кравченко (музыковед) как быть с историей музыки и живописи и где взять универсального специалиста. Я не думаю, что музыку, живопись, социологию и историю религии способен преподавать один человек. Это должен быть тандем или даже команда различных преподавателей. Нужно правильно сформулировать программу. Конечно, курс должен быть написан правильно. Это должен быть курс общегуманитарных дисциплин.

Кстати говоря, историю науки (по Фейрабенду) тоже следовало бы преподавать как историю идей, ее следовало бы преподавать комплексно, потому что логика развития науки – это безумно интересная тема. 

Дискуссия Эйнштейна с Бором – наверное, ключевая дискуссия ХХ века. Это надо все увязать с мировоззренческой борьбой, с философской проблематикой, на которую Ленин откликнулся в своем довольно-таки кондовым «Материализмом и эмпириокритицизмом» с этим исчезновением материи.

Я к тому, что надо историю  – а история – это главная дисциплина – надо преподавать комплексно, именно как историю развития фабул, нарративов, стилей и религиозных убеждений. Это же тесным образом связано с тем, что наука – хочет она того или нет – обслуживает историю, обслуживает ее движение. Хотя есть у нее и собственные задачи.

Отправить
Отправить
Отправить
Напишите комментарий
Отправить
Пока нет комментариев
Как вы относитесь к высказыванию, что городская среда и архитектура формируют человека и общество?

Не верю в это. Я помню замечательную фразу Валерия Попова о том, что когда ты идешь среди ленинградской классической архитектуры, ты понимаешь свое место, ты знаешь его. Справедливо. Но знаю я и то, что никакая архитектура, к сожалению, не способна создать для человека культурную, воспитывающую его среду. В Европе все с архитектурой очень неплохо обстояло: и в Кельне, и в Мюнхене, и никого это не остановило. И в Австро-Венгрии, в Вене, неплохо все обстояло. И все это уничтожено. И Дрезден, пока его не разбомбили, был вполне себе красивый город. Я не думаю, что городская среда формирует. Формирует контекст, в котором ты живешь.

Другое дело, что, действительно, прямые улицы Петербурга как-то…

Можно ли с ребенком говорить на агрессивные темы спокойным языком?

Ребенок живет в мире агрессии: ему приходится защищаться от сверстников, от агрессивного взрослого мира, от давления коллектива. Это не так легко, понимаете… Вообще мне кажется, что жизнь ребенка очень травматична. Ребенку тяжелее, чем нам. Об этом у Кушнера есть гениальные стихи.

Там была мысль — в стихотворении «Контрольные. Мрак за окном фиолетов…», — что взрослый не выдержал бы тех психологических нагрузок, которые выдерживает маленький школьник. «Как маленький школьник, так грозно покинут». И, конечно, ребенку приходится жить в мире куда более тревожном и агрессивном, сказочном. Как говорил Лимонов: «Мир подростка полон красавиц и чудовищ, и мой мир тоже».…

Почему роман «Что делать?» Николая Чернышевского исключили из школьной программы?

Да потому что систем обладает не мозговым, а каким-то спинномозговым, на уровне инстинкта, чутьем на все опасное. «Что делать?» — это роман на очень простую тему. Он о том, что, пока в русской семье царит патриархальность, патриархат, в русской политической жизни не будет свободы. Вот и все, об этом роман. И он поэтому Ленина «глубоко перепахал».

Русская семья, где чувство собственника преобладает над уважением к женщине, над достоинствами ее,— да, наверное, это утопия — избавиться от чувства ревности. Но тем не менее, все семьи русских модернистов (Маяковского, Ленина, Гиппиус-Мережковского-Философова) на этом строились. Это была попытка разрушить патриархальную семью и через это…

Что произойдет с подростками разного пола, если они попадут на необитаемый остров без взрослых, как это было в романе «Голубая лагуна» Генри Де Вер Стэкпула?

Что будет? Понимаете, тут не так принципиально, однополые они или разнополые. Будет, естественно – в экстремальной ситуации, – взаимопомощь. Люди более склонны к тому, чтобы в критической ситуации помогать друг другу, а не топить друг друга. Так мне рисуется.

Вечная проблема – секс делает человека более зверем или более человеком? По мысли Розанова (у него бывали очень ценные мысли, без снисходительности об этом говорю), человек в сексе становится либо богом, либо животным. Поэтому могло это привести к чудесам взаимопонимания и взаимопомощи. Честно вам скажу: без секса настоящее взаимопонимание мне видится невозможным. Без физического контакта вы не поймете, не почувствуете…

Можно ли рассматривать цепочку героев: Шестопала из фильма «Доживём до понедельника» Ростоцкого, Бессольцеву из книги «Чучело» Железникова и Ученика Серебренникова — как динамику вырождения системы образования?

Нет, конечно. Если брать Генку Шестопала из «Доживем до понедельника», это, скорее, такая цепочка, история фриков. Фрики становятся все более фриковатыми, все более чудовищными. Генка Шестопал, в общем, просто нонконформист, Бессольцева — уже жертва коллективной травли, а Ученик — это уже, в общем, маньяк. Это уже случая mania religiosa. То, что фрики становятся все более невыносимы, а масса все более агрессивна и в каком-то смысле все более отвратительна,— да, этого нельзя не заметить. Но это происходит не потому, что деградирует система образования, а потому, что деградирует общество и людям нечего делать. Понимаете, поляризация в любом обществе — это признак болезни. У меня в «ЖД» была…

Как вы объясняете то, что Хармс — клинический сумасшедший и детоненавистник, и Григорьев — алкоголик и хулиган, написали лучшие в советской поэзии детские стихи?

Насчёт «лучшие» я не знаю, но объяснить это я могу. Я не говорю, что Хармс был клиническим сумасшедшим. Я повторяю мысль Лидии Гинзбург о том, что у него были чрезвычайно развитые, чрезвычайно навязчивые обсессии. Но, конечно, Хармс потому и писал удачные детские стихи, что сознание его во многом было инфантильно. Инфантильно — не значит примитивно, но это значит, что детская жестокость, детское отсутствие предрассудков, детская остранение есть в его текстах. Ну, перечитайте его рассказ «Меня называют капуцином» и сопоставьте с детскими страшилками — и всё становится понятно. Или «Начало хорошего летнего дня». Или ту же «Старуху», которая у моих школьников вызывает всегда такой безумный…