К дворянской культуре Ломоносов не имеет никакого отношения, поскольку он интеллигент в первом поколении. Он представляет скорее, уж если на то пошло, поморскую культуру, которая не знала рабства и которая в известном смысле наследует культуре новгородской, вечевой.
Насчет торжественной оды, возвышенности слога. Дело в том, что у Ломоносова и в прозе, и в стихах (исключая, может быть, «Хотинскую оду») довольно-таки слог демократичный, почти современный и очень понятный. «Хотинская ода», понятное дело, «На взятие Хотина» — она задает собой жанровые каноны. Но тем не менее прав был Ходасевич: «И первый звук Хотинской оды нам первым криком жизни стал». Это все-таки первый лирический текст в русской поэзии, глубоко лирический, глубоко личный и субъективный. Поэтому я не думаю, что здесь Ломоносова можно рассматривать только как создателя одического канона. И уж совсем далек он от любого канона в совершенно гениальном тексте, в моем любимом — в «Вечернем размышлении о Божием величестве при случае великого северного сияния». Вот это совершенно потрясающая поэзия. Вся она на мужскую рифму, с замечательными, такими крепкими шестистишиями. Вот «Как мала искра в вечном льде». Такое глубоко лирическое осознание собственной ничтожности. «Песчинка как в морских волнах, как мала искра в вечном льде». Но искра все-таки.
Вот Левина, если помните, в «Анне Карениной» у Толстого безумно мучает, что он крошечный пузырек в мироздании и что исчезнет. А Ломоносова — восхищает. Вообще мироощущение Ломоносова изначально очень гармонично. Для него наука раскрывает именно гармонию чудес божьих. И восхищается тем он, насколько все уже сделано, насколько во всем чувствуется божественный гармонический чертеж. Вот это философия по музыкальности своей, по какой-то ладности, упорядоченности, не имеющая себе равных в русской литературе. Настолько идилличен, идеален мир Ломоносова! Какая-то аркадская идиллия.
Вы знаете, поскольку я живу около университета, мои детские прогулки протекали по Ботаническому саду университета, туда свободно пускали. И вот бывало на каком-нибудь таком идеальном весеннем розовом закате, когда видишь все эти делянки, такие ровные, и смотришь на флюгеры, там расставленные для снятия показаний всяких природных, и идеально белые вот эти стены лабораторий, возникает какое-то ощущение гармонии, идиллии.
Вот для меня Ломоносов — идиллический поэт. Хотя язык его, ну, в «Гимне бороде», который при его жизни был анонимен, неатрибутирован, тайно он это распространял, язык грубоватый и простой. Но при этом, конечно, стоит за ним мироощущение идеально гармоническое, которое пришло не из дворянского кодекса, пришло не с Запада, которое могло быть воспитано только в этой северной холодной равнине, вот в этой некоторой гармонической дикости поморского пейзажа. Вот, наверное, оттуда оно.
