Где и как прочесть «В царстве нереального» Генри Дарджера?

Только на том основании, что он слепой? Мне кажется, уже есть слепой персонаж, напоминающий Борхеса, в «Имени розы». А здесь совершенно другая история. Мы, во-первых, не знаем, слеп ли Дзампано, потому что он там… Понимаете, есть в книге несколько документов, которые выдают в нём опытного зрителя и говорят, что он и фильмы смотрел, и реагировал как-то. Непонятно, слеп ли он. А если слеп, нет ли у него третьего глаза?

Во-вторых, по-моему, Дзампано похож не на Борхеса, а на совершенно конкретного и тоже довольно страшного персонажа — на Генри Дарджера (или как его называют в его музее — Генри Даргера), чью комнату реконструированную вы можете увидеть в Чикаго в Музее аутсайдерского искусства. Я…

Да нет конечно. Во-первых, американцы изучают, если они специализируются на литературе, и Филдинга, и Шекспира, и чуть ли не Чосера. Они очень глубоко и внимательно изучают своё прошлое, прошлое языка во всяком случае. Американская литература началась не в XVIII веке, а она продолжает английскую традицию. Поэтому говорить о том, что вот мы не изучаем современную литературу… Харпер Ли, кстати, для многих американцев сегодня такой же древнее явление, как для нас Тредиаковский, хотя умерла она в 2016 году, что для многих американцев было шоком, и для россиян тоже.

Тут дело вовсе не в том, что мы слишком глубоко изучаем литературу. Просто дело в том, что русская жизнь циклична, и не увидеть этих…

Нет, совершенно не вариант. Герой фильма «Большой Лебовски» погружается в такую спячку, из которой его пробуждает только, как вы помните, довольно абсурдная и идиотская, но все-таки встряска. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример хорошего человека, погруженного в пивную спячку, но для меня Бриджес как раз играет этого бывшего человека с луны, со звезды, который … не могу поспешно во время эфира заглянуть в айфон и исправить имя актера, но человек, который играл инопланетянина-прогрессора, превращается — вполне предсказуемо — в славного парня. Ну это довольно печальное превращение. «Большой Лебовски» — это, конечно, пример деградации. Что же вы хотите, чтобы человек жил такой…

Я не думаю, что прямо к Ельцину. «Такой пошлости, как прямые ассоциации, я не мог себе позволить»,— пишет Антокольский о своей пьесе «Робеспьер и Горгона», вдохновленный, конечно, политической ситуацией 29-го года. Видите ли, я не думаю, что это о Ельцине. Это о тупой непримиримости, которая тогда взяла верх, о дураках, которые сегодня вдохновляются одними идеями, а вчера вдохновлялись другими. Среди фанатов Ельцина было огромное количество сегодняшних фанатов Новороссии или Малороссии. Это сторонники простых решений. А в Ельцине этого популизма было более чем достаточно.

Потому и обречены, что слишком тесно связаны со временем. Выразитель эпохи обречен погибнуть вместе с ней. Я все-таки не думаю, что Фицджеральд подходит к этому. Да, Печорин — герой своего времени, но Фицджеральд не совсем. Фицджеральд, конечно, порождение эпохи джаза, но лучший-то его роман написан после эпохи джаза, и он сложнее, чем «Великий Гэтсби». Я разумею, естественно, «Ночь нежна». «Tender Is the Night», конечно, не так изящна. Как сказал Олеша: «Над страницами «Зависти» веет эманацией изящества». «Великий Гэтсби» — очень изящно написанный роман, великолепная форма, невероятно компактная. Но «Ночь нежна» и гораздо сложнее, и гораздо глубже, мне кажется.

Ну, ответила в общем… Женщина хочет, чтобы было интересно. Мне как-то Елена Сафонова давая одно из очень редких своих интервью, сказала: «Всё можно вынести, кроме скуки». И та же Розанова повторяет часто, что самая страшная смерть от скуки.

Действительно, женщина хочет, чтобы было интересно. Ну и потом, естественно, женщина хочет мужчину целиком. Поэтому самая верная стратегия с женщиной: вы останетесь ей интересны, если у вас всегда будет какое-то занятие, кроме любви. Что-то кроме семьи. Если вы целиком растворитесь в ней, она плюнет, и уйдет к военному-лётчику, у которого есть его самолёт. То есть вы должны быть интересны, потому что вы не исчерпываетесь любовью к ней. Вот так мне…

Видите, это довольно интересная версия — представить «Поднятую целину» как сатиру. Но на самом деле, такие трактовки, особенно применительные к второй книге, которая просто вся состоит из Щукарских историй, предъявлялись, такие версии высказывались. Есть версия Зеева Бар-Селлы, согласно которой «Поднятая целина» — это тоже коллективный труд советских писателей, и все эти советские писатели явно издевались над Шолоховым, поэтому там так много тайных знаков, как, скажем, некоторые имена в «Они сражались за родину», некоторые отсылки к каноническим текстам, появление там Настасьи Филипповны, и так далее,— что вся «Поднятая целина» и «Они сражались за родину» — это гигантская скрытая…

Во-первых, я думаю, что это не её дело совершенно, кого он там любил. Он перед ней не отчитывался. Не надо лезть своими критическими руками в личную жизнь писателя. Мне кажется, что Пелевин в любом случае заслуживает, чтобы о нём говорили с уважением.

Что касается любовной линии у Пелевина, то самая убедительная любовь, которая у него изложена,— это любовь между Затворником и Одноглазкой, крысой, любовь цыплёнка и крысы, потому что это любовь, построенная на общем изгойстве: она чужая среди крыс, он чужой среди цыплят, они оба самые умные. Вот это настоящая любовь.

И знаете, я за годы жизни долгой пришёл к выводу, что всё-таки в любви, наверное, основой является высокая степень…

За иррациональность. Вот как раз в повести «Vita Nostra. Работа над ошибками» дается такое задание: опишите нечто через его противоположность. Опишите что-то через предметы, заведомо не являющиеся его частью или его сутью. Апофатически, так сказать. Это очень трудно.

Вот Сорокин сумел описать войну, ужас войны, ужас террора и ужас последующий, ужас следующих 4-х лет, не прибегая даже ни к каким иносказаниям. Просто описав один предвоенный день глазами девочки. Причем девочки маленькой, ничего не понимающей, которая просто заглянула в глаз лошади, и в глазу этой лошади увидела весь кошмар XX века.

Это великое искусство. Это надо уметь. Будто такой пластовский пейзаж, тоже…