Гоголь сказал иначе. Это письмо Шевыреву 1847 года. По-моему, я даже помню дату, потому что я недавно его цитировал. 27 апреля. Он пытается оправдаться за «Выбранные места из переписок с друзьями» и говорит о том, что «моей главной задачей в литературе было выставить дьявола дураком», показать его глупость. Он действительно глуп, и Мережковский в статье «Гоголь и черт» (хотя это даже не статья, это большая работа) разобрал эту формулу подробно. У дьявола не демоническое лицо. Дьявол постоянно приписывает себе люциферианство, иронию Мефистофеля, бунтарство Каина, а  на самом деле он обыватель, он обезьяна бога, он приживальщик. Это прекрасная мысль, я ее часто цитирую и вообще…

Я не думаю, что Венцлова влиял в это время. Я думаю, он влиял тогда, когда написан посвященный ему «Литовский ноктюрн». Дело в том, что поздний Бродский – в этом тоже залог его драмы – влиял в основном сам на себя. Он нашел интонацию, искал разные ее грани, ее эксплуатировал и с ней работал.

Я думаю, что время интенсивного роста Бродского – это конец 60-х, времена «Школьной антологии». Когда вместо этого избытка темперамента и страсти появилось ледяное спокойствие, когда избытое темперамента заменился избытком скепсиса. А второй период бурного роста – это период «Урании», 1985-1989 годы. И я не думаю, что это было влияние Венцлова. Венцлова чем мог повлиять как поэт? Мыслью, напряженностью…

Венцлова — хороший поэт. Чем он может быть интересен? Могу вам сказать. Умением выстроить фабулу, поэтический сюжет внутри стихотворения — пейзажного, философского или религиозного. Мне это очень нравится. Его интересно читать, у него видно движение мысли всегда, которого я, например, не вижу у Айги. Ну, может быть, это дефицит моего зрения.