Знаете, по-моему, он не страшен. Я всю жизнь мечтал, что если бы я был артистом, то я бы играл Кнурова. Он был мне бесконечно симпатичен. Но Петренко сыграл то, что я себе представлял. Он не только не страшен — он там самый обаятельный герой. Понимаешь, почему Лариса к нему в конце концов уйдет. Он ее разыгрывает в орлянку, так цинично, но ведь и она не ангел.

Сергей Соловьев считает Анну Каренину первой, я — Ларису Огудалову. Интересно мне о ней поговорить. Я не большой фанат Ларисы Огудаловой, но Кнуров — это, мне кажется, самый симпатичный человек в этой драме. Карандышев жалок, Вожеватов суетлив несколько, хотя Проскурин отлично его сыграл. А Кнуров — сильный и дельный человек, который и говорит…

Видите ли, была бы плохая книга — она, наверное, и не всколыхнула бы такое количество читателей. Конечно, сегодня это в основном чтение для инвалидов, людей с ограниченными способностями, для людей, тяжело болеющих, потому что им это позволяет преодолеть болезнь. Но, объективно говоря, для любого человека, который поставлен судьбой в сложные обстоятельства, такие книги, как «Повесть о настоящем человеке» и в особенности «Как закалялась сталь», конечно, нужны. «Как закалялась сталь» — великое произведение. Очень хорошую книгу о ней написал Лев Аннинский, где он анализирует подробно, почему это хорошо.

Видите ли, если бы у неё были плохие литературные качества, не вышло бы ничего, она бы не повлияла. Она очень хорошо написана. Знаете, я читал одну литературоведческую работу (она хранится у меня где-то) в сборнике «Истоки» о том, что если изучить подлинную биографию Николая Островского, становится видно, что он выдумал половину, он мифологизировал собственную биографию. Он был гениальным писателем, он умел сочинять, он был именно прекрасным сочинителем. Главное достоинство этой прозы не в достоверности (там нет никакой достоверности), а в потрясающе созданном авторском образе, в образе абсолютного фанатика: растратить себя, уничтожить себя, целиком себя стереть об жизнь, как стирается…

Юрий Мефодьевич Соломин представляется мне великим актером, очень разноплановым, очень непохожим на себя, и все его роли очень непохожи. Соломин-Телегин и Соломин-Эмиль – это два совершенно разных человека. Подвластно ему было все, он умел комедию, умел гротеск, умел героику (в знаменитом «Адьютанте его превосходительства»), он действительно был гениальный, разноплановый, сложный актер. Кстати говоря, когда он играл царя Федора Иоанновича одновременно со Смоктуновским, я видел этот спектакль. И он производил впечатление очень сильное. Есть запись этого спектакля. И, по-моему, он играет там замечательно. Я просто его голосом помню: «Паче же всего под ложку берегитесь бить друг…

Жида, конечно, потому что ему приходилось сталкиваться с самым большим сопротивлением. Но ему, понимаете, не впервой это было. Сейчас я страшную такую, наверное, вещь скажу, но вообще в эпохе тоталитаризма наилучшие навыки сопротивления демонстрируют изгои. Те, кто и так привык быть последними, и умеет.

Вот Ахматова, кто из положения униженного, растоптанного человека мог написать гениальную лирику? А вот она смогла. Потому что «И пришелся ль сынок мой по вкусу и тебе, и деткам твоим?» Вот это страшное блеяние, приду к тебе овцою — это не из победительной позиции, а из позиции растоптанного человека это написано. Кто из позиции растоптанного человека умел в России писать, кроме…

Мне когда-то очень нравилось, вообще нравилась вся трилогия об Оводе. «Прерванная дружба» нравилась. Но, конечно, «Овод» — это детская проза, совершенно. И не стоит отдельную лекцию об этом делать. Судьба ужасно интересная. Евгения Таратута вдруг открыла, что автор знаменитого «Овода», которая вдохновляла Островского, жива, и вступила с ней в переписку, и даже, помнится, пыталась её привезти в Советский Союз. И понятия она не имела, что для Николая Островского «Овод» был самой вдохновляющей книгой. Да, это интересная история, но я ничего про неё такого интересного сказать не могу.