Человек ящик

На самом деле, я бы перевел название как «Дальше тишина». То, что у нас отважный «Corpus» начал переводить Джесса Болла — лучшего современного молодого прозаика Америки, с моей точки зрения, что и говорить,— это очень правильное решение. Решение очень отважное еще и потому, что Джесс Болл не самый кассовый, не самый рыночный писатель, не гарантированно раскупаемый, но очень глубокий и сложный.

И вот этот вопрос является основным. Ведь историю Ода Сотацу главный герой начинает распутывать только тогда, когда перестала разговаривать его жена и он не может понять причинные ее молчания. Кстати говоря, поведение Ода Сотацу в романе тоже не получает никакого объяснения. Там очень страшная…

Это такая форма тревожности. Собственно, Пастернак об этом писал: он заканчивал перевод «Ромео и Джульетты» в Чистополе, и у хозяев постоянно или играло радио, или они все время заводили патефон. И Пастернак сказал, что работать невозможно. «Я ворвался к ним на кухню, попросил убрать звук, а потом весь день себя корил: потому что им это действительно нужно». И пояснил, что это каким-то образом заполняет их внутреннюю тревожность.

Я могу это понять. Если уж Пастернак, постоянно чувствовавший себя виноватым, не посмел им сделать замечания, то, наверное, сам бог велел прощать людей, которые нуждаются постоянно именно в заполнении своего внутреннего вакуума. Понимаете, это, кстати,…

Это такое японское явление. Многие расходятся, когда это началось. Это социально изолированные, социально аутичные люди (их в Японии насчитывается, по-моему, порядка миллиона), которые живут на содержании у родителей. Они не работают. Они, что называется, убеждённые социофобы. Они могут провести весь день, не выходя из комнаты. Мне кажется, что впервые явление было зафиксировано в романе Кобо Абэ «Человек-ящик», если вы читали. Там появляются люди-ящики. Человек надевает на себя картонную упаковку, ходит в ней, там окошечко у него со шторками, и если хочет задёрнуть шторки, он вообще может никого не видеть. Вот есть целлофановое окно в мире — и больше ничего. Это такое стремление предельно…

«Женщина в песках» — безусловно, лучший его роман. Мне очень нравится и «Четвёртый ледниковый период», мне очень нравится «Человек-ящик». «Человек-ящик», помнится, сильно на меня подействовал лет в 12, в «Иностранной литературе», потому что сама идея романа очень красивая. Это такое сложное развитие чеховского «Человека в футляре», но, конечно, шире эта метафора. «Красный кокон» мне очень нравился в детстве — рассказ очень страшный, вообще хороший такой.