Войти на БыковФМ через
Закрыть
Герберт Уэллс
Человек-невидимка
Согласны ли вы, что писательство — это творческая зависимость, подобно алкоголизму или наркомании? Может ли автор остановиться, поняв, что его лучшие достижения в прошлом?

Такие случаи были. У меня есть сильное подозрение, что молчание Рембо или молчание, скажем, Сэлинджера — это именно понимание исчерпанности, исчерпанности возможностей на данный момент. Ну, в случае Сэлинджера совершенно очевидно понимание тупика, потому что действительно американская проза в это время пережила тупик крайне серьёзный. Тогда замолчал не только Сэлинджер. Понимаете, и Хеллер 20 лет молчал после «Уловки», а потом написал «Что-то случилось». И чрезвычайно долго молчал Эллисон, автор «Человека-невидимки». Он написал второй роман, но он остался в черновиках. Ну, я имею в виду «Invisible Man», который назван, конечно, в пику уэллсовскому. У нас, кстати, сейчас он тоже…

Имел ли Герберт Уэллс в своих романах те же аллегории, что и Булгаков в произведениях «На пиру богов» и «Войне миров»?

Конечно, имел. Более того, мне кажется, что в этом смысле книжка Максима Чертанова об Уэллсе (в Англии уже, по-моему, переведенная) довольно показательна, потому что Чертанов первым у нас за большое довольно время попытался рассмотреть Уэллса именно как социального такого мыслителя, настоящего философа, монстра, в каком-то смысле как мастера социального прогноза. И, конечно, «Война миров» и в особенности «Машина времени», в огромной степени «Человек-невидимка» — это прежде всего социальные диагнозы и только потом уже фантастические опусы.

Мне кажется, что Уэллс — одна из крупнейших фигур среди наследников Диккенса, среди Честертона, Моэма, Уайльда, Киплинга. Рассматривать…

Почему из всех произведений Горенштейна, только рассказ «Дом с башенкой» был напечатан в СССР до эмиграции автора?

Видите, какое дело. Он же почти добился публикации у Твардовского своего такого романа-повести «Зима 53-го», но там слишком мрачный взгляд на происходящее. Вот Горенштейн в романе «Место», он отчасти приспособил (хотя он не читал, конечно), он отчасти повторил для советской России тему «Invisible Man» — поиск идентичности, опыт приспособленчества. То, как Цвибишев выгрызает себе место… Но Цвибишев его выгрызает, а у Эллисона, наоборот, просачивается герой, теряя себя, и вписываясь в среду. У Эллисона он исчезает, а Цвибишев, наоборот, оформляется во что-то прочное, как соль, говоря по-пастернаковски. Довольно страшный опыт. О сравнении этих двух романов можно было бы написать отличную…