Знаете, странным образом — с литературой второго ряда: с «Рыжиком» Свирского, с «Артёмкой» Василенко. Можно, наверное, с горьковской автобиографической трилогией, но с большой натяжкой. Роман-воспитание, где присутствовали бы сентиментальность и юмор в диккенсовской пропорции, очень трудно в русской литературе найти. Например, «Гуттаперчевый мальчик» Григоровича — там юмора нет вообще. Да и вообще там такого социального охвата нет. Это можно сопоставить с одним стихотворением — с некрасовским «Плачем детей»:

Из-за них вы слышите ли, братья,
Тихий плач и жалобы детей?
Колесо проклятое вертится,
И жужжит, и ветром обдаёт…
Если б нас теперь пустили в поле,
Мы…

Святополк-Мирский считал, что Сейфуллина — это такая «инкарнация Григоровича в нашем поколении», как говорил он, и не так уж был неправ.

Мирский вообще большая, конечно, язва; вот бы о ком лекцию, но он очень точно почувствовал всю ограниченность, всю узость социального реализма. Понимаете, Григорович русским языком овладел не сразу, и он всю жизнь писал на нем как иностранец. «Антон Горемыка» мне казался в детстве такой невыносимо скучной книгой. Я не буду, конечно, ругать «Гуттаперчевого мальчика», потому что, как Лосев сказал:

Промчались враждебные смерчи,
И нету нигде гуттаперчи.

Это ужасно грустно, но я не считаю Григоровича большим писателем. Он…