В каких странах тема писателей-эмигрантов является одной из важнейших? Или можно сказать, что это наша национальная особенность?

Мне кажется, что Милорад Павич блистательный действительно автор, но то, как он рассказывает, интереснее, чем то, что он рассказывает. Это, по-моему, довольно частый случай виртуозного мастерства и изобретательности при достаточно узком, что ли, жизненном опыте и бедности мысли. Мне представляется, что безумно изобретательные формы его романов — роман-клепсидра, роман-словарь, я не знаю, роман-график — это очень хорошо. Но то, о чем он говорит, не стоит читательского усилия часто.

Это знаете, как у Кортасара. Вот он так гениально придумал форму «Игры в классики», или модели для сборки, но после этой сборки испытываешь все равно разочарование. Потому что, во-первых, это гениальная…

Маркес, Кортасар, и Хуан Рульфо, и Астуриаса… Да масса народу, и это очень влияло. Я и огромное сходство с русской жизнью замечаю. Потому что я никогда не сомневался, что Маркес читал «Историю одного города», и в Макондо опыт Глупова как-то учел, опыт продевания истории страны через историю одного маленького поселка. Есть общее в бессоннице «Чевенгура» и Маркеса, там много общего.

Но, думаю, главное сходство все-таки в том, что и Россия, и большинство государств Латинской Америки пережили драму захвата, колонизации. Действительно, по всей вероятности, это результат захвата либо собственной властью, как считает Эткинд, либо какой-то более древней колонизацией, о которой мы не знаем.…

Написано, безусловно, лучше «2666». Понимаете, трудно сравнивать роман в 300 страниц с романом в 900. Боланьо написал гигантскую эпопею, очень сложную, и там много мыслей. Но для меня Роберто Боланьо, конечно, главный писатель рубежа веков, и уж, конечно, писатель более масштабный, чем Хулио Кортасар. Не говоря уже о том, что «Игра в классики» прекрасно придумана, но слабо реализована. Тогда как «2666» — чрезвычайно масштабный и сложный замысел, и замечательное его осуществление.

Книга Роберто Боланьо, кстати, в ближайшее время выйдет по-русски. Я-то читал по-английски, по-испански я все-таки не настолько читаю, чтобы читать это в оригинале. Читал в английском переводе еще,…

Я не уверен, что это будут тёплые слова. Я не люблю Кортасара. И мне кажется, что и на фоне Маркеса, и на фоне даже Борхеса он олицетворяет собою всё то, что я не люблю. Чёрт, как же это сформулировать?.. Вот «Киндберг» — самый такой рассказ, в котором ярче всего сказались 60–70-е годы, конец 60-х, вырождение и кризис 60-х. Он гениально придумал формы «Игры в классики», гениально придумал «Модель для сборки», но содержание этих книг беднее и примитивнее их формы, а самолюбования много.

И вообще, знаете, весь Кортасар наиболее ярок в фильме Антониони «Blowup» («Фотоувеличение»), который и есть экранизация собственно картасаровских «Слюней дьявола». Я не люблю в нём самолюбования (ну, это бог…

Я ценю Кортасара, но именно не люблю. Понимаете, мне кажется, что это латиноамериканец, всё время пытающийся быть европейцем и доказать, насколько он европеец. А надо было быть латиноамериканцем, как Маркес, который никому ничего не хотел доказать, а взял и написал великий роман. То есть он доказать-то хотел, но в Латинской Америке.

Кортасар — это, на мой взгляд, не очень хороший европеец и совсем плохой латиноамериканец, это промежуточное такое явление. У него были гениальные идеи, замечательные композиционные идеи «Игры в классики», очень интересная «Модель для сборки». Но, к сожалению, там принцип интереснее мяса, интереснее вещества прозы. Герои только и делают, что любуются…

Вот если кто умеет писать страшное, так это Маша Галина. Она живет в Одессе сейчас, вместе с мужем своим, прекрасным поэтом Аркадием Штыпелем. И насколько я знаю, прозы она не пишет. Но Маша Галина – один из самых любимых писателей. И вот ее роман «Малая Глуша», который во многом перекликается с «ЖД», и меня радуют эти сходства. Это значит, что я, в общем, не так уж не прав. В «Малой Глуше» есть пугающе страшные куски. Когда там вдоль этого леса, вдоль этого болота жарким, земляничным летним днем идет человек и понимает, что расстояние он прошел, а никуда не пришел. Это хорошо, по-настоящему жутко. И «Хомячки в Эгладоре» – очень страшный роман. Я помню, читал его, и у меня было действительно физическое…

Гренуя с Фаустом нельзя сравнить именно потому, что Фауст интеллектуал, а Гренуй интеллекта начисто лишен, он чистый маньяк. Мы как раз обсуждали со студентами проблему, отвечая на вопрос, чем отличается монстр от маньяка. Монстр не виноват, он понимает, отчего он такой, что с ним произошло, как чудовище Франкенштейна. Мозг – такая же его жертва. Маньяк понимает, что он делает. Более того, он способен дать отчет в своих действиях (как правило).

Ну а что касается Гренуя, то это интуитивный гений, стихийный, сам он запаха лишен, но чувствует чужие запахи. Может, это метафора художника, как говорят некоторые. Другие говорят, что это эмпатия, то есть отсутствие эмпатии. По-разному, это…

Вот это и есть прием. Вот это и есть талант. Мы не знаем и никогда не узнаем, как она с ним связана. А просто все связано со всем. В письмах матери героя, сумасшедшей, доживающей в сумасшедшем доме, в письмах её к сыну зашифровано имя Дзампано. А она ничего о нем не знает, скорее всего, просто в мире действует общая сила, которая двигает людьми, как марионетками, а люди понятия об этом не имеют. Это прием Данилевского, иллюстрирующий эту мысль. Это просто чтобы вам было страшнее. А никак она не связана. Так-то проще всего подумать, что у нее что-то было с Дзампано и, может быть, он — отец героя… Допускайте все, что угодно. А важно, что все в мире связано со всем. Вот и все.

Да не ждала, они и так ее уничтожали. И я не думаю, чтобы задумана была ловушка, чтобы заманить ее сюда. Разумеется, было очевидно, что Эфрона после убийства Рейса они заберут. Вопрос о степени его участия там — был ли он только шофером, убивал ли,— это дискутируется. Но то, что для Эфрона не было пути, кроме бегства в Россию, это очевидно. А для Цветаевой бегство было совершенно не императивным. Она могла остаться там с Муром, но она же написала: «Вот и пойду, как собака». Она же писала ему в письме: «Я буду за вами ходить, как собака». И двадцать лет спустя написала в той же тетради: «Вот и пойду, как собака».

Я не знаю, осталась ли Цветаева в живых, если бы они остались с…

Тут довольно спорны мои мнения. Мне кажется, что Хеллера никак нельзя миновать, и позднего Хеллера в том числе, хотя наиболее известен ранний и средний, то есть «Уловка-22» и «Что-то случилось». Но мне кажется, что и «Picture this» и «Closing Time», продолжение «Уловки», и последний автобиографический роман — мне кажется, это безусловно читать надо. Мне кажется, из Дэвида Фостера Уоллеса необязательно читать все, но по крайней мере некоторые эссе и рассказы, этого не минуешь никак. «Corrections» Франзена, мне кажется, тоже нельзя миновать никоим образом. Кстати говоря, «Instructions» Адама Левина тоже хорошо было, очень занятная книга, хотя чрезмерно затянутая, на мой взгляд. Ну и «Тоннеля»…