Все-таки Дон Жуан великий грешник, иное дело, что Дон Жуан — герой бродящей легенды, а бродящий сюжет, как известно, возникает только там, где возможны амбивалентные трактовки главного героя. Где он может быть изобретателем и мыслителем, как у Фриша, «Дон Жуан, или Любовь к геометрии», может быть знатоком таким, я не знаю, ученым, поэтом, как у Пушкина, может быть нонконформистом, а может быть просто идиотом и сластолюбцем, как у Тирсо де Молина.
Кстати, всегда преследовала меня идея, и мечтал я всегда поставить того Дон Жуана у Пушкина, который легко вычитывается из текста, потому что, как и все пьесы Пушкина, эту амбивалентную вещь можно играть ровно противоположным образом. Можно Дон Жуана играть циничным сладострастником, который совершенно не влюблен в Донну Анну, а наоборот, с удовольствием её соблазняет: «Разврата я долго был покорный ученик». Когда они занимаются любовью при трупе, это их обоих возбуждает дополнительно, вообще такой извращенец, циник, мерзавец, и получает он совершенно заслуженно свою расплату. И когда Лаура поет: «Их сочинил когда-то мой верный друг, мой ветреный любовник», когда она поет песню Дон Гуана, совершенно не обязательно, чтобы она пела «Я здесь, Инезилья», как в фильме Швейцера, она может петь «Вишню». Тоже Пушкин, и Пушкин более чем фривольный и даже вульгарный сознательно. Это намеренная такая совершенно другая трактовка.
Для меня Дон Гуан всегда именно грешник, который грешен даже не тем, что он развратен, это «из духов отрицанья ты всех мене бывал мне в тягость, плут и весельчак». Все-таки разврат простителен, как мне кажется. Но он хуже, он дальше идет — дерзновенье в том смысле, что он все время проверяет пределы божьего терпения. Сказано: «Не искушай господа бога твоего». Но вот что он хочет сделать — он все время требует, чтобы бог поставил ему пределы. В конце концов он добивается того, что этот предел ему ставится.
Кстати говоря, к вопросу о высшей мерзости и высшей святости: согласно одной из легенд, Дон Гуан умер великим праведником, раскаявшийся, завещав похоронить себя под ступенями церкви, дабы каждый попирал его могилу ногами. Есть такая легенда, и она как раз работает на мысль Анри де Ренье. Но я немножечко с этим все-таки, не согласен. И мне Дон Гуан никогда не был симпатичен, потому что я, видя в нем трикстера бродячего, я никогда не видел в нем Фауста, познающего мир. Это другой тип.
