Что вы имеете в виду, когда говорите о пользе невротизации детей? Как вы вообще представляете себе пользу от постоянной неуверенности в себе?

Нет, я согласен с теорией Акунина (то есть Фандорина), что старость — высшая точка человеческого развития и что надо бы, наоборот, в старости постигать новые умения, достигать нового нравственного совершенства. Старость не постыдность, это доблесть. Дожил — молодец, это уже говорит о тебе хорошо, значит, богу ты зачем-то нужен. Не дожил — героично, дожил — значит, достоин. Мне кажется, что здесь есть определенный как раз смысл. Как Синявский сказал, что надо готовиться к главному событию нашей жизни — к смерти. Старость в некотором смысле предшествует к главному событию жизни, готовит нас к нему, старость — высший итог духовного развития, так, во, всяком случае, должно быть. Это не деградация. Не…

Нет. Совершенно однозначно — нет. Зрителю театра не нужно знать, что происходит за кулисами и какова коллизия между директором и худруком. Не нужно, так сказать, в школе делать ученика зрителем учительских конфликтов. Учитель должен находиться на пьедестале. И больше скажу. Школа — она и есть театр в некотором смысле, это очень театральное дело. Вы должны зажигать перед классом, вы должны удивлять, вы должны держать внимание, как держит актер на сцене. Вот по определению Константина Райкина, гениальный актер — это тот, кто вышел на сцену, сел в углу и сидит; и если на авансцене происходит объяснение в любви, все равно все смотрят на него. Это магнетизм, и в педагогическом коллективе очень важно,…

Не будем судить о религиозных убеждениях Астрид Линдгрен. Это ее проблема. Собственно, почему Астрид Линдгрен должна быть для нас моральным авторитетом в этой области? Она хорошо писала детские сказки. Она замечательно выдумала Карлсона — такого ангела или, точнее, демона ХХ века. Но, собственно, ее религиозные воззрения были, по-моему, абсолютно агностическими, если не тотально скептическими.

Дело в том, что это же такая совершенно авторская, индивидуальная вещь. Если кому-то хочется думать, что любые видения являются околосмертными переживаниями, он всё равно будет думать так. И то, что с ним произойдет, будет результатом его личных априорных взглядов. Человек сам выбирает…

Должен вас разочаровать, но ребенок мыслить умеет. Ваше дело — интенсифицировать этот процесс и, может быть, как-то научить получать от него удовольствие.

Понимаете, возможно, темой моего следующего курса (не буду говорить пока конкретно где) будут так называемые unsolved crimes и unfinished novels. Дело в том, что в поэтике неоконченного романа и нераскрытого преступления имеется много общего, имеются общие узлы (почти непременно присутствующая роковая женщина-медиатор — это естественная черта). Но самое главное, по какой причине романы бывают неоконченное, а преступление — нераскрытые? Причина в том, что явление оказывается шире, нежели авторская концепция, оно…

На мой профессиональный выбор вообще не повлияла никакая литература. На меня литература влияла очень мало, я человек не гипнабельный. Веллер на меня повлиял «Майором Звягиным» очень сильно, это было чисто прагматическое влияние, он меня зарядил на некоторые действия. Ой, господи, так вспомнишь… Какой наивняк, какая тоска… Что касается попытки увидеть в литературе учебник жизни — она аптечка, конечно, она помогает, но на выбор профессии она не очень влияет.

Что полезно читать учителю? Учителю полезно читать прозу Фриды Вигдоровой, безусловно. Потому что она сама педагог, и она сама замечательно описывает психологию учителя. Учителю необходимо читать сценарии и пьесы Георгия…

Наверное, всё-таки с «Dead Zone», потому что «Мёртвая зона» — по-моему, вообще самое совершенное произведение Кинга раннего. Строго говоря, я и начал с него, как и все почти. Ну, «Мешок костей» — ничего (собачка Стикен), мать очень любит эту книжку. Лучшая вещь Кинга — по-моему, объективно «Мизери». И, кстати, предпоследний роман мне очень нравится — «Воскрешение» (не совсем точный перевод). Кинга надо начинать, конечно, с ранних вещей читать. «Воспламеняющая взглядом» слишком страшна для ребёнка.

Я несколько раз это опробовал. Существует очень простой тест. Дайте ребёнку, если он достиг 11–12-летнего возраста, рассказ Урсулы Ле Гуин «Ушедшие из Омеласа» («The Ones Who Walk Away from Omelas»), он в русском переводе существует. Это очень известный классический рассказ. Если ребёнку понравится этот рассказ, вы можете давать ему читать всё (самые жестокие тексты, самые сентиментальные, самые умные), он созрел, он готов для чтения любой литературы. Если он скажет: «Что это за чушь?» — значит, пока ему надо давать литературную «манную кашу». Вот и всё. Это очень важный критерий. Вообще важный критерий для определения человека — как он отнесётся к этому рассказу. Рассказ великий, по-моему,…

Почему нет? Конечно, стоит. Ну да, там пришивают глаза, как пуговицы, а в «Песочном человеке» у Гофмана вообще глазами стеклянными торгуют. Дети любят кошмары. Некоторые детские страшилки, обнародованные Эдуардом Успенским, дадут Кингу серьёзную фору. Помните: «Ползут, ползут по стенке зелёные глаза. Они тебя погубят. Да, да, да!» Кстати, мне очень нравится, как Успенский преобразует эти кошмары, когда: «Мама сказала дочке: «Ни в коем случае не слушай пластинку». Она поставила всё-таки чёрную пластинку — и мама на следующий день пришла с работы без ноги. Она ещё раз сказала: «Не слушай». Опять она поставила — и мама пришла без двух ног». В общем, под конец она…

Когда все время что-то хоронят, все время хочется процитировать не любимую мной фразу из не очень любимого мной романа, хотя и высоко ценимого: «Что же это у вас, чего ни хватишься, ничего нет!». За что ни возьмешься, все умирает. Это у Ленина в «Детской болезни левизны…», у Сартра в одной из работ есть такая мысль (ее цитирует Надежда Мандельштам) мысль о том, что представителям вымирающих (условно говоря, последних) классов свойственно эсхатологическое мышление. Вот так все умирает: умирает либерализм, умирает брак, умирает гуманизм. Вот мне один человек написал, что, мол, мы присутствуем не при крушении либерализма, а при крушении гуманизма». И Андрей Чертков, любимый мной критик,…

С кем, когда и как хочется. Это вопрос личного выбора. Для кого-то тема смерти абсолютно табуирована, для кого-то она естественна и необходима. Кто-то к ней таким образом привыкает, кто-то над ней насмехается таким образом, а кому-то эта мысль вредна и невыносима. Понимаете, это как триллеры. Одному нравится смотреть, а другому нет. Александр Лаврин, автор одной из лучших книг о смерти, которую я знаю (о самой феноменологии смерти, «Хроники Харона», довольно точно там ставит вопрос. Один человек расковыривает прыщ, другой боится к нему прикоснутся. Так и смерть. Смерть, как он говорит очень точно,— это профессиональная болезнь человека. Я бы, кстати, советовал вам Лаврина читать.