Что вы имеете в виду, когда говорите о пользе невротизации детей? Как вы вообще представляете себе пользу от постоянной неуверенности в себе?

Я не делаю здесь гендерных различий. Более того, я никого не невротизирую. Я внушаю им некоторое здоровое, как мне кажется, тщеславие. А тщеславие невротизирует само по себе. Они немножко начинают стремиться к чему-то большему. Видеть сны о чем-то большем. Вообще, невротизация детей, если отбросить негативную модальность этого слова, оценочность, это не так уж плохо. Ребенок должен нервничать относительно своего статуса, он должен хотеть быть лучше, в нем должна сидеть конкуренция. Пушкин говорил: «Зависть — сестра соревнования, следственно, хорошего роду». Даже болезненные проявления зависти имеют, в общем, нормальное и, я бы сказал, вполне благородное происхождение. То…

В своем эссе Жолковский говорит, что человек при чтении плачет не от сострадания герою, не от сентиментальных чувств, а это святые искренние слезы восхищения качеством текста. Вот у себя Жолковский заметил такие слезы при чтении «Двух капитанов», которые никаких со стороны читателя сентиментальных чувств не вызывают. Это просто очень хорошо сделано. Значит, нужно просто очень хорошо написать, чтобы качественный художественный текст вызывал слезы и восхищение читательским талантом. Я иногда плачу от текстов, которые совершенно не располагают к сентиментальности, просто это очень хорошо сделано, как, например, пастернаковский «Август» или блоковские стихи из «Седого утра».

Люди любят не ненавидеть. Это совсем другая история. Понимаете, — это ресентимент. Ресентимент — это мораль, построенная на рабстве. Состояние рабства, состояние, когда от вас ничего не зависит, когда вы бьетесь от беспомощности, от бесполезности — состояние рабства приводит, во-первых, к тому, что вы его всё время оправдываете, всё время говорите, что так и надо, что иначе нельзя, что любая попытка перестроить это приведет к крушению мира, и так далее. А самое главное, вы всё время ненавидите. Вы устремлены к смерти. Появляется такой танатоцентризм.

Человек, служащий в армии, всё время ждет, пока закончится это состояние (если, конечно, он не любит находиться в рабстве), и поэтому все…

Да понимание-то у них есть. Понимаете, в чем беда. У них как раз есть понимание сложности реальности — они всё время говорят: «Всё так сложно». Но у них нет нравственного барьера, который позволял бы им воздерживаться от некоторых проявлений конформизма.

Я уже сейчас думаю, что, может быть, исходя из того, что есть, конформизм — не самое большое зло. Но это тоже моя такая конформная природа. В принципе, я всё-таки не хотел бы, чтобы они вписывались в эту ситуацию. А о том, что появилось это поколение 20-летних, я говорю последние лет 10. Но будущее их вызывает у меня серьезный вопрос.

Задача журналиста — да, вы правы — знать немногое обо всем и все о немногом. Это нормальная журналистская задача. У каждого журналиста есть своя тема, но при этом он должен уметь написать репортаж на любую другую тему. Никакой драмы я в этом не вижу. Да, есть такие профессии, которые предполагают популяризацию, широкое знание (его часто называют нахватанностью). При выборе между лисой и ежом, как писал Исайя Берлин, цитируя китайскую поговорку «Лисица знает много разных вещей, еж знает одну большую вещь», мне кажется, что вот я не могу, цитируя это дело, не могу сделать однозначного выбора. Я очень не люблю самодовольных людей, таких «специалистов подобных флюсу» (по Козьме Пруткову), которые…

Конечно, есть. Надо ставить великие задачи, в том числе перед детьми. Необязательно при этом заниматься трудовым воспитанием, а просто делать лучший в мире фотоаппарат, ещё что-нибудь такое. Я думаю, что Корчак, Макаренко и Сухомлинский, конечно,— три главных педагога-практика XX века. Я назвал бы и Сороку-Росинского, моего любимого педагога, но Сорока-Росинский — это слишком индивидуально, там все было слишком «в руках». Он своей теории не построил. Если бы он успел о ШКИДе написать теоретическую работу, то, наверное, она была бы величайшей. Я, кстати, «Республику ШКИД» до сих пор числю среди самых любимых, пристрастно любимых книг. Не в пятерке, но в десятке уж точно.

Честно скажу, я не знаю, что такое «этическая психология». И если бы кто-нибудь мне об этом сказал, я бы с удовольствием послушал бы специалиста. Что такое экзистенциальная психология, я знаю благодаря Франклу, что такое логотерапия; психология, исходящая из смысла жизни, — это для меня более-менее понятно. Но что такое этическая психология, для меня темна вода. Расскажите.

Этика действительно меньше всего интересует современных школьников. Я люблю цитировать эту фразу одного школьника в «Сечении»: мы говорили о том, что Дуня и Соня в «Преступлении и наказании» — проекция души и совести Раскольникова, и один мальчик сказал: «Неслучайно Соня сделана проституткой — с совестью всегда…

Не бойтесь за США! Там на самом деле есть всё. И вы можете легко найти себе питание по вкусу — и абсолютно здоровое, и абсолютно нездоровое. В Америке так же легко разожраться, как и похудеть. Возможности там чрезвычайно широкие.

К тому же, огромному большинству американцев вообще не до разносолов. Они питаются по раз установленной схеме. И я никогда не видел в Штатах той волны ожирения, которая так стремительно по слухам. Я видел там, наоборот, огромное количество людей, помешанных на своем здоровье. Бегающих по утрам — всякий джоггинг, спортивная ходьба, страшное количество тренажеров дома. Во всяком случае, среди студентов ожирение не распространено совсем.

Видите ли, тренеры и тренинги личностного роста — это суррогат. Это замена работы над собой. Обычно личностный рост — это эвфемизм. Это как бы маскирует такое шарлатанство.

В известном смысле пародией на это, довольно жестокой, является книга «Квартал», которая, впрочем, предоставляет вам свои возможности личностного роста, если угодно, альтернативу. Кстати, многие, пройдя «Квартал», жизнь свою изменили очень резко. Он помогает вам выпасть из разных цепочек.

Но если говорить серьезно и не рекламировать «Квартал», который я, в общем, сам не считаю тренингом, а просто люблю как автобиографическую книгу, как роман, и люблю ее больше всего написанного, то если говорить о…

То, что я понимаю под экстремальной педагогикой,— это то, чем занимался Сорока-Росинский. Великий русский педагог Сорока-Росинский, который в ШКИДе подвергал детей экстремальным воздействиям, и я думаю, что ШКИД и была такой лабораторией экстремальной педагогики, где учили бороться с антилидером, принимать решения, брать моральную ответственность, оценивать педагогов, выстраивать с ними контакт. Сорока-Росинский не зря назвал свою школу-комунну имени Федора Достоевского, ШКИДой. Это было верное решение, он и сам был в некотором смысле педагогический экстремал.

Я, к сожалению, не знаю сегодня за рубежом такого примера, хотя наверняка в Штатах есть педагоги и психологи,…