Что вы думаете о романе, внесенном в топ-100 лучших романов – «Американская пастораль» Филипа Рота?

Я считаю, Денис Захаров — один из главных специалистов по Капоте, мой любимый комментатор, наиболее, скажем, продвинутый. Он прокомментировал «Answered Prayers», «Услышанные молитвы» — роман, который, по-моему, просто бессмысленно читать без этого комментария. Потому что ни роковую роль ее в судьбе автора, ни трагедию позднего Капоте в период кризиса (перед «Музыкой для хамелеонов») — это просто без комментариев Захарова не понять. Ведь это Захаров нашел очень многие рукописи Капоте, и это он прокомментировал 14 ранних рассказов Капоте, обнаруженных им в архиве. Он один из ведущих мировых специалистов. И то, что издательство решило опубликовать «Услышанные молитвы» — это, конечно, очень…

Хоффман сыграл гениально, но фильм не нравится мне. Потому что в основе интереса Капоте к Перри Смиту лежал не гомосексуализм, а ужас перед человеческой природой. А вообще, как говорил, кажется, Голдуин: «Я не гомосексуалист, родившийся писателем, а писатель, случайно родившийся гомосексуалистом». Я против того, чтобы ставить во главу угла этот факт его биографии. Он заинтересовался историей Смита, потому что тот был одним из его героев, как правильно написала в свое время Бернадская. А вовсе не потому, что он питал какие-то чувства к нему. Вообще, сам Капоте, мне кажется, бесконечно сложнее, чем эта картина, хотя Сеймур Хоффман сыграл на пределе человеческих возможностей.

Вы прежде всего, конечно, ссылаетесь на Апдайка, хотя тетралогия о Кролике совсем не детская. Кролик, конечно, пошел с «Алисы». Потом в гениальном совершенно мультике «Иллюзионист» Сильвена Шоме, помните, там лейтмотивом является этот кролик, с чпоканьем доставаемый из цилиндра.

Кролик на самом деле, начиная с «Алисы», имеет тройную коннотацию, раз уж вас действительно интересует образ кролика, и в том числе у Апдайка. Прежде всего, это не кролик из «Алисы», а это бешено размножающееся существо, это существо, наделенное — как бы сказать?— невероятной потенцией и недостаточными средствами для того, чтобы её реализовать, потому что то денег у него хватает, то возникают какие-то у него…

Конечно понравилось бы. Трумен, в отличие от большинства современников, относился к себе очень дурно, считал себя маньяком. Не маньяком, но плохим человеком себя считал, эгоцентриком. Считал абсолютно заслуженной ту обструкцию, которой его время от времени подвергали.

Он вырос с самосознанием изгоя, и это сделало его большим писателем. Я думаю, ему понравилось бы, что Ганнибал Лектер таким образом зависит от него, слеплен с него. Да и понравился бы ему и сам Ганнибал Лектер с его эстетизацией патологии, с его редчайшим случаем полидактилии — с его красивыми 6-ю пальцами. Ему бы это очень понравилось.

Это не совсем эссе, это диалог. «Не кажется ли вам, что оно повлияло на русский телевизионный развлекательный научпоп? Начиная с «Матадора» и кончая «Тихим Домом». Капоте вообще очень сильно повлиял на всю стилистику русского гламура и русской светской хроники. Конечно, повлиял. Другое дело, что у Капоте за всем эти стоила трагедия. Мэрилин Монро у него трагический персонаж. И сам он оставался трагическим персонажем. А русский гламур, такой светский, я не знаю, как-то, мне кажется, настоящей глубины, настоящего трагизма там не было. В «Матадоре», особенно в выпуске, посвященном «Апокалипсису сегодня», наверное, это было. Но в принципе у меня не было ощущения, что русская журналистика 1990-х…

Вы не поверите, но с Филипом Ротом я дважды обедал в «Русском самоваре». Нас познакомил Каплан. И он мне как раз книжку «Американскую пастораль» подарил с автографом. Филип Рот, конечно, великолепный, умный, серьезный писатель на рубеже мейнстрима и интеллектуальной прозы, на тонкой грани между ними. И мне очень симпатичны его интонации, его жесткая сатира, его отношение к человеческой природе, более радикальное, чем у Кундеры. Оно такое, я бы сказал, скорее презрительное. Но все равно это не мешало ему писать увлекательно и живо. А большинство людей этого лишены. Я вообще не очень люблю высокомерие. А вот у Филипа Рота была, что называется, такая ситуация: «Я с миром был в любовной ссоре» (как…

Понимаете, вся та же история, даже с тем же героем, похожим на Страшилу Рэдли, пересказана у Харпер Ли в «Убить пересмешника». Только пересказана она у Капоте от лица Дилла, а у нее от лица Анабель.

Конечно, ее роман, в котором, я думаю, Капоте принимал живейшее участие хотя бы как редактор, потому что с первым вариантом «Пойди поставь сторожа» там огромные различия — ее роман, что называется, пожиже, но и почеловечнее, посимпатичнее, попроще. Там и проблематика общечеловеческая. У Капоте это такая южная готика — действительно слишком густо, слишком высокопарно он написан. Очень точно, с полным сохранением этой интонации он переведен Голышевым. Это выдающаяся книга, но сильно на…

Во-первых, опять-таки, понимаете, как говорил Болдуин, который уже действительно был автором «Комнаты Джованни» и вполне себе открытым геем: «Я не гей, родившийся писателем, а писатель, случайно родившийся геем».

Не нужно из гомосексуализма Капоте делать значимый факт его биографии. Он был гениальный прозаик. Я думаю, что у него было достаточное количество бисексуальных романов, по крайней мере, позволяющих говорить о том, что его опыт жизни был крайне разнообразен.

Но при всём при этом он был вечный ребенок. Понимаете, чистый вечный ребенок, который в мире взрослых потерялся и заблудился, и от этого тоскует, пьет и употребляет вещества. Капоте был какой-то…

Однажды я проводил семинар со своими студентами, и я говорил о том, что такое поэтика страшного и как действительно у Капоте это иррационально страшное похоже на «Красную пирамиду». Я говорил в основном о «Мириам», но, конечно, и «Дерево ночи» с его иррациональным ужасом совпадет с «Красной пирамидой». Я считаю «Красную пирамиду» одним из самых сильных и самых удачных рассказов Сорокина прежде всего потому, что в нем помимо приемов, помимо традиционной работы с советскими штампами, гениально раскрыто ощущение иррационального подспудного ужаса, который царит в советской реальности.

Да и в любой реальности, собственно говоря. Вот этот страшный человек без выражения, как бы знающий…

Дестронелли — это обобщенный образ мирового хищничества, мировой пошлости. Дестронелли ей везде мерещится, именно потому, что он как-то оскорбил её страшно, оскорбил её своим существованием. Это такой образ мясника — жестокого, коварного, подлого начала, которое для нее — болезненно чувствительной и в каком-то отношении совершенно беззащитной — и есть главный враг. Это не история любви, потому что любовь с этой девушкой невозможна. Это именно история об абсолютной беззащитности перед лицом мира. Безголовый ястреб — почему он безголовый? Это действительно ястреб, лишенный ума, наделенный только инстинктом хищническим, вот так это, по-моему.

На самом деле, это просто готический…