Да это же, собственно, очень понятно. Они же, в общем, поэты. Это поэтический кинематограф высочайшего класса. И естественно, для них характерен большой эмоциональный диапазон, но по-настоящему эта трагифарсовая эстетика у них явлена только в «Скверном анекдоте» по зоринскому сценарию, который очень бережно, кстати, обходится с Достоевским. Вот это пример визуального анализа Аловым и Наумовым Достоевского, пример очень точного прочтения, великолепный.

Алов и Наумов были мастерами гротеска, отсюда и «Легенда о Тиле» (правда, безбожно затянутая) — очень атмосферное, великое кино абсолютно. Я думаю, что из всего так называемого «поэтического кинематографа» российского в…

Я очень высоко оцениваю эту картину и этот рассказ. Мне кажется, что Достоевский, когда он сатирик, а не пророк, он едва ли не более убедителен. И вообще его дар был по преимуществу даром пересмешника. «Скверный анекдот» — хотя он вдохновлен не самой приятной эмоцией, не очень мне симпатичной,— это такая жесткая насмешка над реформами, до некоторой степени даже неверие в них, но тем не менее «Скверный анекдот» — это точная вещь. Эта попытка начальника быть демократическим чрезвычайно противна, чрезвычайно двусмысленна и она компрометирует начальника всегда. Обожаю эту вещь и, кроме того, там изумительная роль Евстигнеева. Нет, хорошая картина. Там такие интересные эксперименты с…

Понимаете, потому что мода была такая. Потому что возникла в оттепели мода на такого коммунистического ангела. Это и герой Урбанского в «Коммунисте» Райзмана, в габриловичском очень точном сценарии. Это и Корчагин в картине «Павел Корчагин» Алова и Наумова. Это, кстати говоря, и Корчагин Конкина в том эпизоде, где жарко, помните, на строительстве узкоколейки, которое так блистательно высмеял тот же Веллер. Кстати, в фильме Мащенко, в более поздней «Как закалялась сталь», страдания героя были даже несколько преувеличены, чрезмерны, даже в них не верилось. Да, возникла потребность в коммунистическом ангеле таком, это такой персонаж.

Пьеса, конечно, лучше. Дело в том, что эта картина нравилась Елене Сергеевне Булгаковой. Но ей нравилось, скорее всего, то Алов и Наумов сумели пробить на советский экран запрещенную когда-то пьесу Булгакова. Что касается фильма — это хороший фильм, как и все кино Алова и Наумова, но это поэтический кинематограф, очень специальный. А поэтический кинематограф, сталкиваясь с игровой, плутовской, во многих отношениях трагифарсовой пьесой Булгакова, обнажает некоторую условность и заторможенность. Как мне представляется, лучшая роль — это то, что сделал Ульянов. Ульянов играет Чарноту как совершенно булгаковского персонажа. Баталов совершенно не знает, что ему делать, но, надо сказать, что…

Нет, неправда, не проникнут. Это им ушили пацифизм. Это не пацифизм. Это фильм так называемой «второй оттепели». Понимаете, это вопрос о смысле войны, как он решался во время оттепелей. Первая оттепель решала его очень просто: смысл жизни только в победе, только в героической гибели или, если повезёт, там уцелеть. А дальше начинаются вопросы о метафизике войны, о том, зачем война. Это только моя точка зрения — как хотите, к ней относитесь. «Мир входящему» — это вопрос о том, какая будет новая мораль на руинах. Можно ли было купить новую мораль не такой ценой? Вот о чём собственно проблема.