Для меня «Про это» — это прежде всего первая в русской литературе двадцатого века поэма-наваждение. Вообще это такой жанр — «наваждение»,— жанр особый, неслучайно его поставил в подзаголовок к «Пирамиде» Леонов — «роман-наваждение». Так же было, кстати, у Фолкнера с «Шумом и яростью» — это вещь, от которой ты не можешь отказаться. Тебе явилась некоторая тема, музыка, вихрь, ты попытался ее рационально воплотить, а она рационально не воплощается, потому что то, что ты увидел, иррационально. Эту поэму закончить нельзя, можно поставить себе искусственные сроки для ее написания, как поставил себе Маяковский: «Я в феврале 1923 года заканчиваю поэму и читаю ее Лиле». А для, соответственно, для…