Значит, что касается высокой ценности опыта Слуцкого для русской литературы. Я прочту сейчас одно, не самое любимое моё, но важное его стихотворение, и мы, я думаю, на этом стихотворении довольно внятно поймём, что отличает его интонацию, его голос от множества поэтов 50–60-х годов.

Слуцкий и Мартынов примерно в 1955-м стали двумя главными поэтами первой оттепели именно потому, что они нашли новую интонацию. Но вот удивительное дело — с интонацией Мартынова можно говорить о чём угодно. Он и говорит о чём угодно. Большинство его стихотворений внутренне пусты. Исключения немногочисленные — ну, «Лунный внук», например. Он, как правило, говорит банальности, маскируя их подчёркнутой…

Один из главных парадоксов Бориса Абрамовича заключается в том, что он выглядит поэтом интеллектуальным и даже временами умозрительным. Но это глубоко не так. Слуцкий – это лирик, что называется, по самой строчечной сути. Он, конечно, поэт головной, рациональный; то, что называется «умный», но в основе поэзии Слуцкого лежит тревога, душевный дискомфорт. Не попытки постижения реальности, не попытки афористично сформулировать, а попытки справиться с ней. 

Вот это его, вроде бы кажущегося продолжателем Маяковского, делает поэтом анти-Маяковским. Обратите внимание, что у Слуцкого мало афоризмов, которые бы запоминались. Ну если только «мелкие пожизненные хлопоты по добыче…