Видите ли, я не могу спорить с Мамардашвили, потому что я хуже него знаю античность. Но далеко не все рабы попали в рабство по собственной воле, сдались, далеко не все они пленены в сознании. Презрительное отношение к пленным — это, скорее, экстраполяция сталинского отношения: раз ты в плену, значит, ты изменник, значит, ты предатель, и не будем мы заботиться о наших пленных. Спартак попал в плен при темных обстоятельствах: есть там версия, что он был дезертиром из римской армии, а есть версия, что его пленили раненым на поле боя, бессознательным. Мы не знаем, не всякая, как говорил Пастернак, участь добровольна. Так что, видимо, это достаточно широкое и не совсем заслуженное обобщение.

Мне кажется, что Амирэджиби — лучший грузинский писатель своего поколения. Я ставлю его выше, чем Думбадзе. Просто Думбадзе был более известен. Судьба потрясающая — человек столько раз бежал из заключения, который в одном из побегов умудрился добыть чужие документы и стать директором завода в Белоруссии. Он, конечно, и умер монахом, 92 года прожив, последние четыре года — в вынужденном молчании. Гениальный человек. Мне нравится то, что большинство его текстов — это романы в новеллах, это структура перспективная. Но я склонен соглашаться с Веллером, который считает, что «Дата Туташхиа» по проблематике и по масштабу замаха, по попытке интерпретировать по лекалам двадцатого века образ…

Что собственно служит предметом обсуждения очень своевременного, хотя и строго законспирированного по тогдашней моде обсуждения Эйдельмана и Мамардашвили? Есть честь корпоративная, честь сословная. Она сводится к тому, чтобы всех сдать императору, поскольку они дворяне, а вассал обязан быть лоялен к феодалу. Ну, ничего не поделаешь, вассал обязан быть лоялен к верховной власти, к суверену (назовём это так). А что происходит с личной честью? Личная честь — это… «Душу — Богу, честь — никому» — вот такой девиз, так бы это формулировалось. Дело в том, что позиция Лунина на самом деле достаточно уникальна. Лунин не чувствует себя принадлежащим ни к какой корпорации, ни к какому сословию,…

Я думаю, что это надо было слушать, потому что в записи (даже в записи магнитофонной) это не производит того впечатления. Мамардашвили заражает и увлекает процессом мышления. Он немного кокетничает, конечно, но у него есть мысли очень интересные. Сейчас трудную вещь буду говорить. Понимаете, в 70-е годы — в гнилое время — очень трудно было не заразиться болезнями эпохи. Мамардашвили был культовой фигурой, особенно среди ВГИКа, где он эти лекции читал. Попасть на лекции по философии было трудно. Я думаю, что действовали не мысли Мамардашвили, не его концепты, а его манера, его трубка, его загадочность, его безупречный русский и французский, его мужское и человеческое обаяние, употреблением им…

Не только. То, что вся, грубо говоря, теория Щедровицкого, игры Щедровицкого, вся методология в целом — это изысканный способ манипуляции и опускания собеседника,— это совершенно очевидно, притом, что в московском методологическом кружке были замечательные головы и интересные идеи; это действительно подмена сути полемики способом полемики, как мне представляется. Все это манипуляция и, насколько я знаю, очень многие современные руководители проходили тренинги у Щедровицкого и его сына, а многие считали труды Щедровицкого (по-моему, восьмитомник издан, если я ничего не путаю). Но вообще, надо вам сказать, что московский методологический кружок и московский философский кружок, куда…