Юрий Грунин

Джалиль был, безусловно, очень большой поэт. Но я, поскольку читал его только в переводах (а по-татарски кто его, собственно, и читал-то, кроме соплеменников)… Переводили его, правда, классно. Но, конечно, Джалиль – это пример творческого подвига. И не только «Моабитская тетрадь». Очень многие стихи. Он начинал блистательно, кстати, его, по-моему, переводил Багрицкий.

Он, конечно, состоялся только перед войной, а шедевры настоящие написал только в Моабите. И чудом сохранились эти книги, когда он там написал: «Я известный татарскому народу поэт Муса Джалиль, передайте эти рукописи». И их передали, спасли. Он действительно был поэт с задатками великого. Но «Моабитская…

Понимаете, парономазия, то есть обилие сходно звучащих слов, такие ряды, как: «Ни дома, ни дыма, ни думы, ни дамы» у Антокольского и так далее, или «Я прошу, как жалости и милости, Франция, твоей земли и жимолости» у того же Мандельштама. Это не следствие того, что поэт одинок и ему не с кем поговорить, а это такая вынужденная мера — я думаю, мнемоническая. Это стихи, рассчитанные на устное бытование. В таком виде их проще запоминать. Вот у каторжников, например, очень часто бывали именно такие стихи. Страшная густота ряда. Вот стихи Грунина, например. Сохранившиеся стихотворения Бруно Ясенского. Стихи Солженицына. Помните: «На тело мне, на кости мне спускается…

Это замечательный поэт.

Суд идет революционный, правый суд.
Конвоиры песню «Яблочко» поют.

Я очень люблю Ушакова. Знаете, за что я особенно люблю Ушакова? За то, что он ученик Игоря Юркова. Именно из его подборки я узнал когда-то об этом любимом моем поэте — в «Дне поэзии» 1965 года, после которой Евтушенко уже включил «Арабески» (правда, в таком подцензурном варианте) в книгу, а Хрыкин собрал целую коллекцию — все архивы Юркова. Лежавшие в наволочке тексты ожили и вышли теперь уже в малой серии «Библиотеки поэта».

Юрков был гений. Я считаю, что и Ушаков абсолютно блистательный поэт, который осуществился в очень малой степени именно потому, что он поэт…

В первую очередь, конечно, книги Евфросинии Керсновской с её иллюстрациями — это гениальный лагерный эпос одинокого человека. Книгу Юрия Грунина «Пелена плена» и его же роман «Спина земли». Правда, Грунин всё-таки профессиональный писатель, хотя это целиком на личном опыте.

Что касается мемуарных рассказов Жжёнова — они обладают большой пластической силой. Он сидел (и об этом потрясающе написал). Конечно, лучшее, что написано, на мой взгляд, о советских лагерях — это Шаламов, но это не подлежит оценке качественной, не подлежит оценке в терминах «хорошо/плохо». Просто мощь невероятная, словесная и фабульная, есть у Шаламова, и всё это подкреплено особым взглядом на человека. Жжёнов…