Дубов мне друг, я совершенно не собираюсь этого скрывать, несмотря на разницу в возрасте и в статусе, он все-таки маститый автор, чего там говорить, я достаточно близко с ним и достаточно много общаюсь, и одна из самых больших травм для современной русской литературы то, что Дубов живет в Лондоне.
Понимаете, это действительно крупный писатель, автор, по крайней мере, трех совершенно этапных, на мой взгляд, романов — это «Большая пайка», «Варяги и ворюги» и «Лахезис», вот этот человек живет в Лондоне. Он был же генеральным директором «ЛогоВАЗа», сотрудником Березовского, поэтому въезд в Россию ему заказан. И то, что мы не можем прочесть романа о нынешней России, написанного Дубовым, потому что ему не о чем его писать, он не имеет материала под руками, он пишет о лондонской жизни, в основном, об изгнанниках, это большая беда, потому что Дубов, он, по большому счету, много чего мог бы о нас, нынешних, порассказать.
С Владимиром Маканиным, его многое соединяет, хотя Дубов значительно моложе. Дубов тоже математик. И вот здесь, пожалуй, математические методы, в отличие от маканинского случая, сильно пошли на пользу. Он первым в России написал экономический роман, ну, одновременно с Юлией Латыниной, может быть, он это делал, кстати, с близкой тоже его подругой. Они почти одновременно написали два таких вот фарсовых романа: Латынина написала «Промзону», а Дубов «Большую пайку».
«Большая пайка», конечно, сочетает в себе черты романа экономического и романа воспитания. Это большое, 800-страничное, а в первом издании 900-страничное, пока редактура его не поджала, очень масштабное полотно о начале русского бизнеса. Конечно, книгу эту резко отличает, скажем, от «Бригады» материал, на котором она написана. Дубов писал о том, что знает, он никогда не был бандитом, никогда не был Сашей Белым. Кстати сказать, создатели «Бригады», в первую очередь Велединский, они тоже бандитами не были, Саша Белый — это во многом результат мифологизации, героизации, человек из легенды. А Дубов описывает совершенно реальных людей, Бориса Абрамовича Березовского, Бадри Патаркацишвили, который там назван Ларри, и их ближний круг.
Это пять историй друзей, которые еще в семидесятые-восьмидесятые годы вместе работают в НИИ управления, вместе изучают математизацию разных управленческих процессов. И именно поэтому главный герой Платон (после этого, собственно, Березовский и взял себе псевдоним Платон Еленин, потому что, конечно, это он), главный герой высчитывает эффективность советской экономики, и у него получается, что через десять лет, дело происходит в 1982 году, все рухнет. Все рухнуло даже раньше.
Главный сюжет романа Дубова, внешне, если брать заявление о большой пайке, которая в лагере опаснее малой, там это вынесено в эпиграф, главный сюжет заключается в том, как люди в эпоху «большого хапка», в эпоху первоначального накопления, которое, по Пелевину, является так же и окончательным, теряют себя, теряют дружеские связи, гибнут в конечном итоге, и достигнут вершины всемогущества в очень небольшом количестве. Уцелеет из них один — Платон, который их всех в результате и съест, и при этом будет по ним мучительно скучать. Даже, надо сказать, сознательно-то он их не съедал, просто так получилось, что он ими всеми воспользовался. Это роман хотя и про Березовского, это роман не слишком лестный для Березовского, что по фильму «Олигарх» очень легко увидеть.
Это роман о нервном, быстро соображающем, стремительно ориентирующимся человеке, который выжил в силу своей колоссальной адаптивности, а добился всего благодаря своей колоссальной же экспансии.
Но эта экспансия — это свидетельство, как ни ужасно, внутренней пустоты. У Дубова этой внутренней пустоты нет, поэтому он, собственно, высот Березовского никогда и не достиг. Он пишет о перерождении других, но сам-то он не переродился, и это еще одно подтверждение того, что сохранить себя можно, только будучи аутсайдером. Дубов в бизнесе никогда не достигал высот, он был головой, и отчасти, может быть, совестью Березовского, но никогда не был его финансовым советником, более того, бенефициаром всей этой грандиозной истории.
Но помимо сюжета «Большой пайки», вот этого «большого хапка» и перерождения, там есть другой сюжет, внутренний, гораздо более сложный и важный, речь идет о России. Вот есть советская Россия, есть СССР, неэффективный, но, тем не менее, страшно интеллектуально напряженный, насыщенный. Там есть вот эта молодая элита, которая стала потом будущим основанием российского бизнеса, будущим ядром олигархата. Есть Россия новая, в которой все эти герои гибнут, потому что они умеют играть в шахматы и не умеют в поддавки, потому что была, в общем, сложная интеллектуальная комбинация, которая стояла на доске, была сложная игра, а после этого стали играть «в Чапаева». Знаете, есть такая игра, «в Чапаева», шашки вышибать, и вот все стали играть «в Чапаева», и их вышибли, потому что они шахматисты, они все-таки люди, рассчитанные на интеллектуальную игру. Все время подчеркивает Дубов, какие они умные, как они много знают стихов наизусть, какие у них сложные, напряженные отношения с женщинами. И женщины у них непростые, кстати говоря, а вовсе не те молодые податливые шлюшки, которые потом слетелись утешать их в их бизнес-трагедиях, это совсем другие персонажи.
Нужно заметить, что, как бы мы ни относились к бывшему СССР, и как бы сам Дубов субъективно к нему ни относился, а я знаю, он не очень любит советскую власть, но тем не менее, «Большая пайка» это рассказ о распаде сложной системы. Но это была система неэффективная, в некоторых отношениях она была садическая, но она была сложная, и в ней были разные этажи, те же коридоры, щели, тоннели, которыми она насквозь пронизана. Там можно было гнездиться, в ней могли выживать интересные люди. Появилась система, которая гола и проста, и, кстати, там абсолютно точно предсказана гибель Бадри, который умер спустя многие годы после публикации «Большой пайки», но даже Ларри, самый, в каком-то смысле, подготовленный и самый хитрый из них, в этой новой системе не выживает. Хотя Ларри не ученый, но у Ларри есть другое преимущество, он, как положено человеку с Кавказа, грузину, он чтит братство, для него дружество не пустой звук. А тут, как правильно заметил Валерий Попов, кстати, большой друг Дубова и один из его любимых авторов, — были, может быть, овчарки, но пришли-то бультерьеры, которые даже служебных нужд никаких не знают, которые просто кусь — и все, вот это вся их логика. На смену сложным людям, а прежде всего там сложные люди, это, конечно, Сергей Терьян и Виктор Сысоев, герои первых двух частей, на смену людям комбинирующим, считающим, на смену людям неоднозначным пришли люди прямые, как дважды два, как посудная доска какая-то разделочная.
Но больше того, те люди, герои «Большой пайки», они, скажем мягко, они морально амбивалентны, они, конечно, и лгут, они подворовывают, в своих НИИ они занимались интригами беспрерывными, а наукой в последнюю очередь, и гораздо больше времени они уделяли изготовлению стенгазет или выездам не природу, или летним школам каким-то, на которых все сексом занимались и пили, нежели непосредственно науке. Но при все при этом в этих авантюристах есть и блеск, и талант, и в их интриганстве все-таки нет постоянного удара ниже пояса, они соблюдают определенные правила. А тут пошла игра без правил, и в этой игре без правил они проиграли.
Вот о чем, собственно говоря, роман, о замене олигархата комсомольского, олигархата позднесоветского на новых людей. И получилось, что главный процесс, который происходит в системе, — это страшное ее упрощение. Вот Маканин не сделал этого вывода в своем романе, а Дубов, будучи все-таки математиком очень высокого класса и профессионалом в этой науке, он первым заметил тенденцию, что главный результат разрушения СССР это не увеличение свободы, а увеличение энтропии. Свобода — это сложность, по-настоящему свободны сложные люди, свободны сложные системы, а в системах примитивных нет не только свободы, в них нет места и человеку. Поэтому смена нового поколения, когда интеллектуалов сменили киллеры, — это и есть сюжет Дубова.
Продолжение «Большой пайки», как бы второй том романа, роман «Меньшее зло», о том, как олигархи поставили своего человека во власть, и он их всех передавил, понятно, что имеется в виду. Это продолжение его на новом уровне, показ страшного упрощения власти, ее вырождения, потому что эту ситуацию Дубов наблюдал изнутри и кое-что о ней знает.
Нельзя не сказать о том, что из всех романов девяностых годов это самый увлекательный. Почему так получилось? Дубов, он же никогда не был профессиональным писателем, и заделался им после пятидесяти, что вообще для русской литературы, при ее довольно запоздалом взрослении, все-таки достаточно редкий случай. В XIX веке литература великая начиналась чуть ли не с пятнадцати лет, в XX писатель считался молодым до 35, но все-таки начинать в 50, это определенное торможение. Дубов пришел в литературу сложившимся человеком, которому не надо «понтоваться», понимаете, у него совершенно нет проблемы выделываться перед читателем. Поэтому роман написан сухо, компактно, с математическим изяществом формулировок, он очень смешной, веселый, таким сардоническим черным юмором пронизан. И по-настоящему такое симфоническое, высокотрагическое звучание музыкальное появляется там только в последней сцене, когда вышивший Платон вспоминает пятерых своих соратников, смотрит на толпу, которая ему внимает, и видит их лица в ней. И здесь есть какая-то такая печальная и вместе с тем насмешливая нота: мне очень грустно, и все-таки поделом вам, ребята, кто вам велел брать эту большую пайку, сидели бы, как Петрович, на дне, и ничего бы с вами не было.
Но при всем при этом сардоническом юморе, при этой жестокой насмешке, конечно, это сентиментальная книга. Этих людей, этих героев семидесятых-восьмидесятых, которые читали Стругацких, пели Галича, собирались друг у друга на кухнях, их Дубов любит, поэтому книга написана с огромной любовью.
Главные же ее достоинства — это скорость развертывания сюжетов, удивительно точные диалоги, умение рассыпать везде, он все-таки воспитан английским детективом, английской любимой литературой, умение расставить хуки, вот эти крючки, чтобы зацепки читателя все время какие-то подергивали, чтобы он интересовался, начать с конца, чтобы люди уже знали, чем все закончится, вообще очень профессионально написанный роман. Тот профессионализм, который в прозе демонстрируют обычно именно математики, потому что у них всегда есть свое точное ЧТД — что и требовалось доказать. В этом смысле роман Дубова построен очень строго.
Я вот поймал себя на том, что я когда перечитывал книгу, я не мог оторваться, я ее перечитывал не ради дела, а ради наслаждения. Вот это наслаждение стремительным сюжетом, остроумными описаниями, гениальной точностью в деталях при описании советского маразма и постсоветского маразма, это очень мало где бывает. И я с благодарностью подумал о Дубове, который уже тогда все понял.
Не зря его книга стала бестселлером, и не зря, вот обратите внимание, я со многими олигархами, уже после того, как они перестали быть олигархами, а стали либо в правительстве кем-то, либо изгнанниками, либо частными людьми, со многими из них я говорил о лучшей прозе о русском бизнесе. Я говорю — ну, где правда? И все, как один, называли одну книгу — «Большую пайку». Потому что ее написал один из них, который умудрился все-таки остаться собой и никогда окончательно в них не превратиться, иначе бы, конечно, он разделил участь своих пяти героев. Поэтому хвала аутсайдеру Дубову, будем надеяться, что когда-нибудь мы еще увидим его в России и сможем лично выразить ему благодарность за этот роман.
