Астры стоят в высоком стакане,
На сотни верст осыпая цвет.
Я, как слепой, утеряв осязанье,
Молча вхожу в этот пестрый бред.
Средь легких циновок высокие свечи
Тяжело горят желтым огнем.
Это — сон, колокольный звон, вечность
И на белой стене набросок углем.
Здесь как встарь, ревнуют дряхлые боги,
Вечера полны духоты и луны.
Но поет кузнечик, и в пыли дороги
Отъезжающим астры ещё видны.
И он говорит: «Кончилось лето.
Так кончается жизнь, а мне легко,
Потому что много красок и света,
Потому что небо не так высоко.
Это Игорь Юрков, гениальный киевский поэт, который умер от туберкулеза в 27 лет, в 1929 году. Русскоязычный поэт, черниговский, а это стихи 1927 года. Когда-то я очень много занимался Юрковым, но полный корпус текстов опубликовал и открыл вообще, сохранил, получив его от юрковской сестры, Святослав Хрыкин — удивительный человек, черниговский книголюб, самодеятельный поэт. Его усилиями спасся архив Юркова.
А я прочел стихи Юркова по чистой случайности, это была единственная посмертная публикация тогда, в альманахе «День поэзии» за 1968 год. И меня потрясла эта публикация, там было три стихотворения. Николай Ушаков, юрковский ученик, гениально отобрал эти стихи, и я до сих пор наизусть помню «Арабески» (на самом деле, это «Арабески II», это вторая глава четырехчастного цикла). Божественное стихотворение! Это:
Гончие лают,
Шурша в листах,
В гусарском домике
Огни зажжены.
Ты знаешь, Татьяна,
Какой это прах —
Наша любовь
И наши сны.
Когда поют комары
И в открытом окне
Сырая ночь
Осыпает листы,
Скажи, Татьяна,
Можно ли мне
С тобою пить
И жить «на ты»?
«Пустая и глупая шутка жизнь»,
Но как она радует
Меня.
— Скажите, гусары,
И ты скажи —
Где столько музыки
И огня?
Наши товарищи
Лермонтов и Фет
Проиграли чёрту
Душу свою.
Я ведь, Татьяна,
Последний поэт —
Я не пишу,
Я пою.
Гончие лают,
Звенят бубенцы,
Скоро пороша
В сад упадёт.
Но не скоро выведут
Молодцы
Настоящие песни
В свой народ.
Народ нас не любит
За то, что мы
Ушли от него
В другую страну,
Где падают листья
На порог тюрьмы
И в жёлтых туманах
Клонит ко сну.
Что ж вы, товарищи —
К чёрту грусть!
Бутылки полны,
Луна полна.
Горячая кровь
Бушует пусть —
Нас ещё слышит
Наша страна.
Морозное небо
Сквозь листы и кусты,
Антоновским яблоком
Луна в ветвях.
— Скажи нам, Татьяна,
Что делала ты,
Пока мы рубились
На фронтах?
Ничего себе финал такой, да? Гениальный поэт. Я тогда начал искать его стихи, нашел книжку, где было 25 стихотворений, она вышла за три недели до его смерти в Киеве, в Ассоциации рабочих писателей (АРП). И потом все, значит, глухо. Ну и несколько прижизненных публикаций в газетах и альманахах. Собрал я тогда рукописную книжечку из 40 стихотворений, наверное, и защитил по нему курсовую у Богомолова, как сейчас помню. Самым большим комплиментом было то, что он у меня эту книжку попросил. И она у него в библиотеке оказалась. Ну а потом я искал все, что можно о Юркове найти, пока меня случайно, через какие-то десятые руки не вывели киевские поэты на Хрыкина. И я поехал к нему в Чернигов, увидел фото Юркова, увидел его архив, написал в «Огоньке» статью, Житинский тут же издал его «Избранное», а потом полностью весь архив опубликовал Хрыкин.
И вернулся поэт. И вышла его книга — это был самый большой успех — в малой серии «Библиотека поэта», то есть это была уже канонизация. А он такой странный сюрреалист немножко, такой, немножко правее Багрицкого, и при этом немножко левее Вагинова, такой странный очень автор. Утраченное звено между реализмом и сюрреализмом. Великий поэт, абсолютно. Вы легко найдете его стихи в сети. Я довольно много из него помню.
Мы за правдой не гоняемся,
Она сама идет горда,—
Только мертвые валяются,
И голодают города.
На подушке полосатой
Мне не спится до зари.
Тень худая, тень горбатая
Сказки на ухо говорит.
Ох, это прекрасные стихи совершенно.