Ну, знаете… Хорошо, поговорим про советское экзистенциальное кино. Там как раз, в Новосибирске, и задали мне вопрос: каким образом соотносится экзистенциализм XX века с экзистенциализмом, скажем, Кьеркегора, который все-таки видел для человека выход в религии («в религии человек не одинок»)? Только давайте не будем забывать, что, по Кьеркегору, третьей (религиозной) стадии духовного развития достигают очень немногие; остальные остаются либо на эстетической, которую он считал первой, либо на этической, которую он считал второй и более высокой.
Действительно, философия экзистенциализма предлагает человеку религиозные или интеллектуальные утешения. Литература же больше фиксируется на ощущении тупика, одиночества, отдельности. Грубо говоря, экзистенциализм — это то, что остается, когда уходит социальное и, рискну сказать, гендерное. Это действительно голый человек, раздетый, когда ему не на что отвлечься.
И мне поэтому кажется, что сегодняшнее российское существование, экзистенция современная, когда действительно не отвлечешься ни на политику (ее нет), ни на культуру (она примитивна), вот оно очень, так сказать, способствует появлению экзистенциального кино и, наверное, в каком-то смысле экзистенциальной литературы. Потому что, скажем, «Петровы в гриппе и вокруг него» — роман, о котором много говорят — конечно, он заметен на безрыбье, конечно, герой там тот же самый Служкин из Алексея Иванова, из «Географ глобус пропил». Но это хороший роман, хорошо написанный, и в нем есть ощущение вот этого экзистенциального абсолютного голого одиночества, этого человека, который в мире принципиальный чужак, который уже даже немного и мертв. Неслучайно он там в порядке шутки оказывается в гробу.
Поэтому русская экзистенциальная проза, в отличие от философии, во-первых, она не предлагает выходов, а во-вторых, она акцентируется на абсурде, на абсурде человеческого существования. Я думаю, что вся экзистенциальная проза — это развитие тем мифа о Сизифе, то есть работа вопреки (ну, вопреки бессмыслице прежде всего, писательство вопреки и так далее). Ну, скажем, «Чума» — произведение более утешительное. Там можно утешаться хотя бы тем, что ты пусть бессмысленно, но кого-то спасаешь. Ну, развитие этой темы — скажем, Кандид в «Улитке на склоне» Стругацких. Он понимает, что всех мертвяков не переловишь, но берет скальпель и становится на пути прогресса. Вот в этом смысле сегодня Россия предлагает замечательную экзистенциальную нишу. Вы можете, да, встать на пути прогресса, потому что вы можете не участвовать, вы можете противостоять, вы можете не вкладывать своей силы и своей жизни в то, во что вы не верите. В этом смысле, конечно, у нас сейчас экзистенциальная ситуация.
