Нет. Просто Гумилёв был один из тех немногих поэтов, который прекрасно умел рефлексировать по поводу собственного творчества. Только Цветаева, мне кажется, лучше соображала в этом смысле (или по крайней мере не хуже) и так же охотно и популярно говорила о секретах ремесла. Ведь понимаете, «Ремесло» не зря называется её лучшей книгой, одной из лучших. «После России», конечно, тоже замечательная. Вот все эти «Вёрсты», все эти книги с названием «Ремесло», с названиями нарочито прозаизированными, «Искусство при свете совести»… Понимаете, когда поэт говорит об искусстве, он избегает патетики, он говорит о простых, грубых вещах. И искусство — это в огромной степени ремесло.
И поэтому когда Гумилёв рисовал схемы, наверное, эти схемы работали. То есть надо задеть действительно максимальное количество интеллектуальных, эмоциональных слоёв. Надо сделать так, чтобы текст «широко загребал», как это называет Солженицын, тоже хорошо понимающий в искусстве, поэтому к его этюдам из «Литературной коллекции» я всегда отсылаю желающих научиться писать.
Что касается самой этой схемы — ну, может, кто-то и зарисовал. Сёстры Наппельбаум, может быть, зарисовали. Они были очень чутки ко всему, что говорил Гумилёв. По схеме нельзя научиться писать стихи. Можно научиться улучшать стихотворение, работать над ним. Из всех практических советов, которые давал Гумилёв, мне ближе всего мысль о том, что в стихотворении должно быть нечётное число строф. Вот этому я пытаюсь учить на семинарах. Хотя, к сожалению, в литературе надо сначала уметь что-то нерациональное, что-то непонимаемое, а потом уже уметь рационально доводить это до совершенства.