Знаете, правильно сказала когда-то Наташа Сиривли, что «Мертвец» вызвал взрыв критической мысли. И это всегда бывает с фильмами, которые будоражат, а чем будоражат — непонятно. Влияние битников Джармуш, безусловно, испытал, но конкретных отсылок к судьбе Вильгельма Телля или Берроуза, или, не дай бог, к тематике Гинзберга я никаких здесь не вижу. Я думаю, что и Блейком, Уильямом Блейком героя зовут только потому, что, может быть, Блейк, его визионерская поэзия нравится Джармушу.
На самом деле в «Мертвеце» никаких особенных смыслов нет. Это прелестная кинематографическая стилизация, гениальный фильм. Из него вырос, я думаю, весь Балабанов поздний. Да из него вообще всё выросло. Но стиль «Мертвеца», загадочность «Мертвеца», его прелестные какие-то аллюзии литературные — это всё так произвольно и так забавно, и настолько явно провоцирует зрителя, что я бы на эти провокации не вёлся. Просто насладитесь изящной притчей, но не ищите в ней сверхглубоких смыслов, потому что в «Мертвеце» главное — настроение. Это всё, мне кажется, размышления о том, что ждёт человека после смерти. А после смерти происходит вот такое — такой лёгкий абсурд, в котором человек беспрерывно вновь и вновь переживает по-разному обстоятельства своего умирания. Мне кажется, что Депп сыграл там свою лучшую роль, потому что он и есть такой человек не отсюда. Это фильм о загробном странствии, который кончается растворением личности вот в этом бесконечном озере в конце. Это финал оптимальный. И искать здесь каких-то намёков не надо. Иногда кино нужно, чтобы вызывать чувства.
А мы услышимся через три минуты.
РЕКЛАМА
Ну, четвёртая четверть. И мы поговорим о двух произведениях, о которых меня спросили: сначала о Шарле де Костере, ну и впоследствии — о «Репетиции оркестра» Феллини.