Михаил Щербаков

Окуджава – бессмертен, это факт. Именно потому что он жанр основал, перенес его на русскую почву. Вот Брассенс, которого сам Окуджава называл «незнакомым другом» (они лично не были знакомы фактически, но они знали друг о друге, «он верит в знанье друг о друге предельно крайних двух начал»)… Я думаю, Окуджаве бессмертие гарантировано именно потому, что он сумел фольклорную амбивалентность, неоднозначность, загадочность, параллельность развития куплета и рефрена, – он сумел это сделать достоянием русской поэзии. Кто из нынешних будет бессмертен, кого из нынешних будут читать? Найденко в Одессе, это поэт огромного значения. Я думаю, что большое будущее есть у некоторых…

Знаете, здесь почти мистическая история. Дольский – очень талантливый человек. Я думаю, в некоторых отношениях – имею в виду не только гитарные совершенства, а даже поэтические структуры – он не просто прямой предшественник Щербакова, чем принято думать. Если уж Щербаков имеет каких-то предшественников (хотя он бесконечно оригинален), то самая сложность композиции Дольского и поэтическая его эквилибристика во многом лежат в основе творчества Щербакова. Думаю, что как раз на пересечении, условно говоря, экзистенциального отчаяния, экзистенциальной иронии Кима и такой гармонической сложности Дольского и существует Щербаков.

Но Дольский допустил в жизни одну страшную ошибку.…

Краковский, во-первых, написал после этого довольно много. Прожил, если мне память не изменяет, до 2017 года. Он довольно известный писатель. Начинал он с таких классических молодежных повестей, как бы «младший шестидесятник». Их пристанищем стала «Юность», которая посильно продолжала аксеновские традиции, но уже без Аксенова.  У Краковского была экранизированная, молодежная, очень стебная повесть «Какая у вас улыбка». Было несколько повестей для научной молодежи. Потом он написал «День творения» – роман, который не столько за крамолу, сколько за формальную изощренность получил звездюлей в советской прессе. Но очень быстро настала Перестройка. Краковский во Владимире жил,…

Знаете, Вежинова. Я совсем не специалист, я не специалист в области болгарской прозы, поэзию немножко знаю, но тоже много не назовешь. Видите ли, Вежинов — интересное очень явление. С одной стороны, он такой классик соцреализма, романы о войне. А с другой стороны — интеллектуал, «Ночью на белых конях».

Самая известная его вещь была, конечно, «Барьер», благодаря экранизации, в которой Смоктуновский сыграл замечательно, хотя «Барьер» — не лучшая его проза. А вот Ночью на белых конях» — знаете, так меня это зажгло в свое время, грандиозная повесть. Роман на самом деле целый. И, конечно, «Белый ящер».

У меня была статья о Щербакове — «Белый ящер». Мне кажется, это такой странный пандан к…

Я очень люблю последний диск Щербакова. Вообще люблю Щербакова. Это для меня такой же глоток воздуха, такого цветного воздуха, как вообще все любимые авторы. И он восхитительно ненавязчив, очень тонок и по-прежнему поражает разнообразием художественных средств. Но именно вот в этих последних дисках ничего принципиально нового я не вижу. Это тот Щербаков, которого я люблю и о котором я писал довольно много. Практически все, что было о нем написано в нулевые годы, оно сохраняет свою актуальность. Когда появится какое-то принципиально новое качество, новая манера, новая лексика, новая тематика, тогда об этом можно будет говорить. Пока, на мой взгляд, это продолжение лучших щербаковских…

Для меня бардом номер один был и остаётся Михаил Щербаков, но равных ему или даже близких к нему я пока не вижу. Мне интересно всё, что продолжает делать Ким, хотя он пишет сейчас не очень много и в основном сосредоточился на писании либретто, это можно понять. Я пока ещё не встретил за довольно долгое время ни одного автора, у которого был бы собственный голос. Действительно, петь тоже можно не во всякое время.

Понимаете, очень много людей говорят: «А что вас не устраивает в текущем моменте?» Ну, очень трудно предъявить вам какие-то чудовищные или недостаточно чудовищные, но печальные итоги. Начинаешь говорить о каких-то символических вещах — и тут же тебя упрекают в том, что ты из…

Михаил Щербаков работает в трудном жанре — он пишет именно песни, а не стихи под музыку. Поэтому ничего удивительно, что иногда без музыки эти стихи производят, скажем так, другое впечатление, иногда кажутся картонными или бумажными, иногда рассыпаются. Но они и должны казаться без музыки как бы камнями, вытащенными из воды. Они всё равно остаются поэтически невероятно виртуозными. Но мелодия — душа музыки. И когда они омузыкалены, то в них появляется и второй смысл, и одухотворённость, и определённый конфликт музыки и текста.

Конечно, написать песню гораздо труднее, чем написать стихи на музыку. Очень немногие русские авторы-исполнители пишут именно песни. Вот Новелла Матвеева —…

Нет, я не думаю, что это Иисус. Я могу вам объяснить, почему я его включил. Видите ли, вот это тот самый случай, когда великолепно решена именно композиция. Там есть два типа, два несложившихся героя, две несовершенные биографии — он и она.

Как я это понимаю? Две несложившиеся судьбы. И тем не менее есть надежда, что после упоминания о своей и о чужой личной катастрофе есть кто-то третий всегда,— кто-то, кому удастся неожиданно из этих двух судеб извлечь урок. Это довольно частая фигура у Щербакова — кто-то невзрачный, незаметный, кто тем не менее собой оправдает нашу жизнь. Это есть у него и в замечательной песне «Природа не терпит пустоты», где вот это: «Изгнав меня, натура выполнит кульбит».…

Много о нём написал. Много раз говорил, что я отношусь к нему с восхищением.

Другое дело, что меня очень раздражают многие люди, как всегда меня раздражают определённые люди, которые непременно хотят Щербакова столкнуть лбами со всеми остальными. Щербаков — представитель мощной традиции. В русле этой традиции он существует, с контекстом очень плотно взаимодействует. И мне кажется, что пытаться сделать из него гордого одиночку, отрицающего всех современников — это примерно то же, что сделать имперского поэта из Бродского. То есть, грубо говоря, это поведение неумных фанатов, которые сейчас, разумеется, и эту реплику широко растиражируют, и долго будут её обсуждать и обсасывать,…

Я обожаю группу «Белая гвардия». Я вообще (хочется впасть в такие стариковские поучительные интонации, как называет это Шендерович, «включить дембеля») слушал песни Зои Ященко еще в 1984 году, когда вы все еще не знали, как ее зовут. Она училась на моем курсе, и нас был такой творческий вечер, это традиция журфака: первокурсники показывают свои таланты вечерникам, а вечерники, соответственно, им. И вот Зоя Ященко (кстати говоря, одноклассница другой замечательной моей подруги Марии Старожицкой, которая сейчас известный киевский режиссер, а тогда была известный киевский журналист) спела «Новогоднюю недописанную», которая сегодня — одна из самых известных ее песен. Я один раз ее…

Кортнев — это вообще интересное явление в русской поэзии. Я так заметил, что в последнее время меня больше привлекают поэты поющие — последние лет 40. Щербаков, естественно, Кортнев, Паперный, которого я считаю очень большим поэтом. Мне по-прежнему люто интересно, что делает Ким. Ну и Оксимирон — это тоже музыка.

Это связано, наверное, с тем, о чем говорил Бродский — что русская поэзия в своих ближайших исканиях будет прежде всего искать в области просодии. С просодией связано развитие — и рэп, и музыка. У Кортнева очень прихотливая строфика, связанная с такой же прихотливостью его фантазии. Богушевская, которую я считаю, кстати, очень большим поэтом. Это всё связано именно с…

Наверное, Лена Элтанг действительно умеет писать красиво.  Наверное, даже Макс Фрай (который ее одно время поощрял и раскручивал) тоже умеет писать красиво. Но мне это совершенно неинтересно. Это не те явления, которые могут меня привлечь. Я слишком хорошо понимаю, как это сделано. Это как сидеть на веранде под дождем и окунать в красное вино хороший бисквит, кутаясь в плед. Практически все, что пишет Элтанг, и все, что пишет Фрай, проходит у меня по разряду пошлятины. При этом пошлятина эта интеллектуальная, утонченная, но в подоснове ее я все равно чувствую какую-то грубую материю, как если бы какой-то бесконечно утонченный человек при мне начал обсценно выражаться.

Я не могу этого…

Я очень хорошо отношусь к Александру Дольскому и, разумеется, не только к тем его песням, которые обнародованы на виниловых пластинках, но и в основном к ранним его сочинениям, политически весьма злым, к антивоенным его сочинениям, по-моему, тоже очень остроумным. И вообще мне кажется, что корни Михаила Щербакова, уж если на то пошло, скорее в Дольском, нежели в Киме или в Матвеевой, которых он обычно называет в качестве любимых предшественников. Мне кажется, Дольский на него не то чтобы повлиял, но он работает в сходном направлении. Такое прохладное совершенство некоторых его сочинений — это да. И, конечно, музыкальное совершенство замечательное. Мне кажется, здесь есть некоторое…