Мне интересно об этом поговорить. Потому что в чем проблема Сикорски? Сикорски, Странник, руководитель КОМКОНА в трилогии Стругацких. Тут надо говорить не о синдроме Сикорски — о синдроме страха перед прогрессом и о тайной полиции, которая, по мнению Стругацких, неизбежно будет убивать. Они-то писали «Жука в муравейнике» об этом. Тут надо говорить о «синдроме Каммерера», который оказался беззащитен перед Странником. Понимаете, Странник, который ему сказал на Саракше: «Думкопф…», и так он живет с этим убеждением. Честнейший, прекраснейший Максим Каммерер по-фаустиански оказался в заложниках у этого «Мефистофеля» Сикорски.
Почему это произошло? Наверное, потому что без КОМКОНА никакой Полдень представить себе нельзя. А там, где есть КОМКОН, то есть борьба с чужими влияниями, поиски внутреннего врага, отслеживание любой непокорности, как ту, что проявил, в частности, Абалкин,— там, где есть КОМКОН, там неизбежно будут не просто убивать — там будут тормозить прогресс. Там будут лишать людей справа свободно выбирать будущее. И почему-то Каммерер перед Сикорски оказывается абсолютно беззащитен. Почему-то он встает на сторону Сикорски, а не на сторону Бромберга. Потому что Бромберг противный? Да нет. Потому что Бромберг более провокатор, чем теоретик? Нет, Бромберг ведь оказался прав. Меморандум Бромберга осуществляется сегодня на наших глазах — вот где гениальность Стругацких. Понимаете? Человечество разделилось на две части, и одна часть не сразу, но навсегда обгонит другую. Вот это сейчас происходит. И этих Сикорски сегодня развелось, этих тормозителей прогресса, больше чем достаточно. Сикорски — страшно убедительный Мефистофель. Масса народу бежит поклоняться ему, потому что кажется, что иначе наш мир будет разрушен.
Эта проблема, между прочим, поставлена очень остро ещё у Уиндема в «Кукушках Мидвича». Этот роман (по-моему, гениальный, как почти все у Уиндема, я Уиндема считаю великим писателем), там поставлена проблема: если нас колонизировать, нас завоевывать пришли люди, бесконечно более эмпатические, бесконечно более содержательные, чем мы,— следует ли нам все-таки их остановить, спасая самостоятельность нашего пути? Учитель (что важно, именно учитель) поджигает все это гнездо марсиан, или кто там они, которые прилетели,— смуглые тоже и золотоглазые, с серебряными глазами и золотыми волосами). Их же подожгли, этих кукушат, и я думаю, что Стругацкие своих эмбрионов рисовали именно с кукушат Мидвича. Уиндема-то они знали хорошо, Аркадий Натанович даже переводил «День триффидов». Так что есть ощущение, что проблема эта не так однозначна, как кажется. А может быть, действительно, если в вашу жизнь вмешивается кто-то более прекрасный, а многим сейчас кажется, что Америка вот так вмешивается в жизнь России, может быть, действительно надо любой ценой сохранять свою индивидуальность? Здесь ответа-то нет, понимаете? И я очень хорошо понимаю нынешних Сикорски. Не могу сказать, что я им сострадаю, потому что они с пистолетом кидаются на будущее, но я их логику могу понять. Разделить не могу, а понять могу.
И я понимаю, почему Каммерер работает в КОМКОНе. Тойво Глумов ведь тоже работал на Каммерера не случайно. И трагедия Тойво Глумова тоже своя, когда он ищет везде Странников, и сам оказывается одним из них. Этого и врагу не пожелаешь. Кстати, здесь же тонкие связи существуют между творчеством Стругацких и творчеством Семенова. Мало того, что диалог Мюллера со Штирлицем практически копирует диалог дона Рэба с Руматой, но, простите, и сами Стругацкие заимствуют коллизию из «Майора Вихря», где один из героев стреляется именно потому, что оказывается евреем. И Трауб, журналист, ему об этом сообщил и был за это гильотинирован. Там в этом-то и ужас, собственно говоря, что фашист, который обнаружил в себе еврейские корни,— это та же коллизия, что и Тойво Глумов, КОМКОНовец, обнаруживший в себе Т-зубец на ментаграмме, оказавшийся люденом, то есть оказавшийся одним из тех, кого он ищет. Вот это коллизия действительно чрезвычайно интересная.
А что касается явного совершенно раздвоения личности, когда мы с одной стороны понимаем Сикорски, а с другой понимаем, что он убийца гнусный,— ну, понимаете, это то, через что Россия проходит сейчас. Она хочет любой ценой сберечь свою самость и таким способом остановить прогресс. Эта коллизия обреченная, конечно. Ну вы ведь понимаете, для каких-нибудь Соловьева, Киселева, для каких-нибудь других военных пропагандистов тоже есть высокое оправдание. Они, может быть, грязными методами, может быть, с помощью лжи (им так кажется), защищают ту же российскую самость, которую в «Кукушках Мидвича» защищали англичане. Не дать инопланетной цивилизации, даже превосходящей по всем параметрам, подменить наше будущее. Вот так они из этого исходят. Так что это не синдром Сикорски, это общечеловеческий, довольно глубинный синдром, относительно которого не может быть единой позиции.
