Понимаете, примеров удачной междисциплинарности не так много. Пишущий биолог Дарем. Ну, наверное, пишущий философ и такой социальный мыслитель, если хотите, Лем (к тому же он и физику знал неплохо). Пишущий библиотекарь Борхес, очень широко знавший историю литературы. Ну, правда, получается такая немножко библиотечная, немножко мертворожденная литература, такая вавилонская библиотека, но есть люди, которые ставят его выше всех латиноамериканцев. Ради бога. И в общем немного, понимаете, немного примеров. Даже у Чана, мне кажется, все-таки многовато занудства.

Очень широко в свое время писали в Интернете о таинственно распространяемом романе Никиты Шервуда «Горечь», об…

Вот это печальный вопрос, потому что Тарковский снял, помимо великолепной визуальной составляющей, прежде всего, конечно, визионерское кино. Он поставил вопрос о том, что человек всегда виноват. Как сформулировал Житинский в «Арсике», «невозможно быть живым и не виноватым».

Я, в общем, не разделяю этой точки зрения. При том, что Житинский для меня духовный отец и абсолютный кумир, я не люблю вот этого… Вернее, я люблю, чтобы человек себя считал виноватым, но не люблю, когда общество всё время считает, что мы ему что-то должны. Это очень неприятно.

Поэтому в «Солярисе», понимаете, взята одна и самая лобовая часть лемовского романа: Океан посылает нам тех, перед кем мы виноваты.…

Он имел в виду довольно распространённый и, в общем, довольно фальшивый парадокс. Помните, у Леонида Андреева в «Иуде Искариоте» Иуда считает, что он предал Христа, следуя его заветам, а если бы не предал, не было бы и святости. Очень многие действуют в рамках этой программы и этот парадокс используют для самооправдания. Понимаете, какая тут штука? Есть люди (Лем, в общем, принадлежал к их числу), которые, будучи сугубыми атеистами, любили такие парадоксальные загадки и без особой веры, «с холодным носом» их разбирали.

Я со своей стороны рискну сказать, может быть, крамольную вещь. Видите ли, когда Господь предавал Сына Своего на муки… У меня про это как раз есть стихотворение, которое…

К сожалению, нет. Были возможности, и мог я в Польше с ним увидеться, но робость проклятая. Да и вряд ли он захотел бы меня видеть, честно говоря.

Фильм Тарковского оцениваю высочайшим образом, хотя ни малейшего отношения он не имеет к роману Станислава Лема. То есть, имеет, но такое, весьма и весьма касательное.

Станислав Лем был прав: это экранизация других представлений. Про другое фильм. В романе же всё довольно глубоко и неоднозначно. Может, он посылает им этих существ, этих фантомов (даже не могу сказать «эти фантомы» в таком неодушевленном выражении), потому что он всё-таки воспринимает их как живых. Может, Океан пытается сделать им таким образом одолжение, посылая тех, кого…

Конечно, он писал роман о другом. Он писал роман о природе контакта, о том, что такое человек человеку. В изложении Лема действительно «Солярис» был богаче и глубже, а у Тарковского он несколько олобовел, приобрёл более христианский смысл. И потом, понимаете, «Солярис» — это интеллектуальный триллер. А «Солярис» Тарковского — при всех отсылках к Стэнли Кубрику, к »Космической одиссее» и при всей фантастичности его — это пир изобразительности. Знаете, я всегда, когда у меня голова болит, смотрю «Солярис» — и она проходит. Это от любой мигрени помогает, от депрессии. Пересмотрите «Солярис» в плохом настроении — и вы будете потрясены, какой это волшебный мир! Я считаю, что визуально это самый…

Да всё! «Солярис» — не самая сильная книга Лема, просто самая эффектная. «Фиаско». Мне больше всего нравится «Расследование» (или «Следствие»). Хорошее упражнение на самопознание — «Маска» — замечательный роман, ну, повесть о том, может ли система сама себя перепрограммировать. Получается, что не может. Нет, Лем — гений.

Видите ли, Перуц — конечно, в огромной степени, каббалист. Такой, если хотите, представитель еврейской мистики, в большей гораздо степени, чем Майринк со своим «Големом». Перуц наследует вот этой еврейской книжной традиции вдумчивого толкования священных текстов. И совершенно кабалистические по сути у него есть сочинения, но Перуц — математик в гораздо больше степени, чем литератор. Его привлекает именно математическая точность, именно глубокая скоординированность фабулы, именно изящность конструкции. Пожалуй, более изящного сюжета и более умудренного, чем «Маркиз де Боливар», я просто в русской литературе, и в немецкой, да и вообще в европейской за это время не…

Он, конечно, не был никогда чистым фантастом. По-настоящему фантастический роман у него только «Сирены Титана». Он, как Килгор Траут, его герой, много написал романов в ярких и мягких обложках, романов глупых. Ну, если не глупых, то, по крайней мере, романов откровенно пародийных. Конечно, Воннегут не фантаст. Воннегут — это такой замечательный мастер гротеска, абсурда. И «Бойня номер пять» не фантастический роман совсем, и «Slapstick» («Балаган, или Больше я не одинок!») — это не фантастика. Самый воннегутовский Воннегут — это, конечно, «Колыбель для кошки» («Cat's Cradle»). «Колыбель для кошки» — это роман, в котором Бокон и боконизм (выдуманное учение гениального мыслителя Бокона),…

Но проблема в том, что я не составитель рейтингов. И во-вторых, как вы понимаете, моя выборка, мой вкус — это ужасно пристрастно, очень субъективно. Насчет десяти фантастических книг я мог бы посоветовать «Падший ангел» Хьертсберга, это выдающаяся книга, из нее вышло «Сердце ангела». Что-нибудь вроде лемовского «Расследования» или «Насморка». «Насморка» — это такой лемовский детектив, где нет разгадки, а есть методология. И естественно, Тед Чан, замечательный автор, его тоже называют таким современным Лемом. Но мне кажется, что он скорее такой фантастический Борхес, вернувшийся, реинкарнировавший, но выучившийся массе не гуманитарных наук — кибернетике, генетике, ещё чему-то такому…

Я очень важным критерием удачности романа считаю то, что по нему можно снять фильм. То, что человек в процессе чтения этого романа представляет себе готовую экранизацию, сериал, и так далее. Вот «Улисс», например, может быть легко экранизирован. Конечно, в масштабе и формате сериала, но без каких-либо проблем. Я вообще считаю, что если вещь переводима на язык кино, то это залог того, что она в высшей степени кинематографична, то есть динамична, энергична в развитии, полна ярких характеров и персонажей. То есть есть что играть, есть что снимать.

А если я этого в литературе не вижу, то это, по-моему, просто скучно. Обратите внимание: большинство действительно великих прозаиков мечтали…

За Уоттсом стоит огромная школа не столько научной фантастики, сколько вообще строгого научного мышления. Как замечательно сказал Михаил Успенский: «Питер Уоттс — это как бы обкурившийся Лем». И действительно что-то такое есть — полная свобода воображения.

Странную вещь я скажу: это очень расчеловеченная фантастика, это слишком нечеловеческое, там антропология шагнула куда-то очень далеко. Это тот уровень развития человечества, когда оно волей-неволей будет несколько расчеловечиваться. Это другой биологический вид, что ли, пишет.

Такое же ощущение у меня от некоторых работ Уоллеса, такое же ощущение от большей части… Кстати говоря, началось это на самом деле с Дика, мне…

Лем в «Солярисе» очень точно и очень проницательно заметил, что все люди, созданные воображением героев, отличались какой-то странной неполнотой. То, что мы помним о людях — это не точные их копии. Люди шире, больше этих возможностей. Виртуальная реальность — это рукотворная реальность, поэтому она всегда, к сожалению, слишком рациональна, чтобы быть убедительной, всегда слишком неполна, всегда слишком двуслойна вместо многослойности или, скажем, двухмерна. Попробуйте вообразить когда-нибудь очень любимого вами человека — и вы убедитесь, что живой этот человек всегда производит гораздо более сложное, более интересное впечатление. Тёплую ванну тоже не всегда можно себе вообразить,…

Можно, разумеется. Я сам Анджея Сапковского очень люблю. Вообще, я по настоянию Миши Успенского, царствие ему небесное, когда — то прочел его историческую трилогию (две книги у нас изданы), и мне он казался первоклассным автором. Успенский читал его в польских оригиналах. Он когда-то, чтобы читать Станислава Лема, выучил польский. Анджея Сапковского я и лично знаю. Он когда-то приезжал на киевские «Конвенты», киевские «Порталы», и производил впечатление человека очень доброго и просвещенного.