Как вам сказать? Вы можете прочесть, по крайней мере, ещё два его текста, которые вас не разочаруют: это сценарий «Макаров», который и в фильме не проиграл, и его роман (первоначально сценарий) «Великий поход за освобождение Индии». Если вам понравилась «Свечка»… Понимаете, так вышло, что в тени «Свечки» теперь будут все предыдущие работы Залотухи. Он написал такой хороший роман, что его сценарии (часто великие) просто не будут помнить. Это очень обидно. Я позвонил ему после «Свечки» и говорю: «Валера, как же обидно! Теперь все будут знать тебя как автора этой книги, а ведь ты написал «Великий поход…». «Великий поход за освобождение Индии» — это, наверное, лучший сценарий, который в Советском…

Он и не ставил себе цели объяснить природу героического. У него там, скорее, другая задача: «А что делать, если родина не права?». Остается ли она родиной? И нужно ли здесь этот хаос 1941 года расценивать как чью-то вину? Он говорит о хаосе совершенно верно. Мы забываем обычно о том, что этот хаос не только военный, он ещё и моральный. Не понятно, кто прав. Но интуитивно верный выбор, все-таки,— сквозь весь кошмар сталинизма увидеть великий советский проект изначальный. И выйти на бой со страшной фашистской архаикой с позиций этого проекта, с позиции нового человека.

«Потерянный дом, или Разговоры с милордом» Житинского, если брать эпические большие романы. И ещё раз вам говорю: роман Александра Фурмана «Книга Фурмана. История одного присутствия». Пока напечатаны четыре книги из шести, но если вы найдёте где-то эту книгу, это будет того же уровня. И потом, сейчас пишет и издаёт очень интересный роман «Мягкая ткань» Боря Минаев. Это один из моих любимых журналистов и авторов, приятель Фурмана, кстати; прозаик того поколения, к которому принадлежат и Фурман, и Денис Драгунский, бесконечно мною любимый новеллист, по-моему, просто великий. И вот Боря Минаев из тех же людей. Это люди, которым в 1985 году было 25 лет примерно (ну, может быть, 22), вот чья биография…

Да, похоже. И Залотуха, и Слаповский были, кстати, похожи и дружили, потому что оба были сценаристами. Оба работали очень часто в манере такого кинематографического письма.  Я помню, как прочел «Свечку», позвонил Залотухе с выражением восторга и говорю: «Валера, ужас в том, что теперь, после этого романа, твоих сценариев никто не будет помнить. Эта книга заслонила все, что ты сделал». Это гениальное произведение; да, может, избыточное, как мне кажется. Да, может быть, я бы что-то там убрал-сократил-переменил, но это великая книга. «И после этого романа ни твоего «Мусульманина», ни твоего «Макарова», ни даже твой великий и неосуществленный «Великий поход за освобождение Индии»…

Да нет. Книга Залотухи — это как раз такой новый Иов, но в основном это довольно здравая и мучительная рефлексия на темы девяностых годов. Это столкновение не с Богом, это столкновение советского человека с бескрайними возможностями — как в сторону плюса, так и в сторону минуса. Там герой вообще попадает в тюрьму (как вы помните, с этого начинается), бизнесом он занимается, он с корнями своими разбирается. Это советский интеллигент при свете такой страшноватой вечности, которая неожиданно оказалась совсем не такой, как нам рисовалась. Вот об этом достаточно мрачная эта книга.

«Свечка» Валерия Залотухи наиболее значительное (и не только по объёму) произведение, которое там было, но автор не дожил, к сожалению, до «Большой книги», и поэтому давать первое место было бы как-то не совсем корректно, а третье — явно мало. Вот и правильно решили дать второе. Роман Валерия Залотухи — это замечательная хроника 90-х годов, очень точная, по-сценарному компактная, невзирая на огромный объём. И это единственный роман во всём шорт-листе, в котором есть определённая формальная задача, формальная сложность, потому что он многожанровый: там и стихи, и биографии, и политические, и лирические отступления, и многогеройность, и полифония, и много голосов. В общем, это серьёзная…

Я очень люблю георгиевскую. Это настолько святое для меня имя. Я в детстве прочел её роман «Отец». Он был для меня (не только потому, что я рос без отца) каким-то сильнейшим впечатлением. Вот это такая экспрессивная, даже рискнул бы я сказать, экспрессионистская проза — быстрая, эмоциональная. Какие-то куски оттуда — сумасшедшая, которая плачет под дубами — врезаются в память, я это помню на всю жизнь. «Саша, лучше бы ты меня ударил». Игрушки, которые ломают бормашину. Это запомнилось на всю жизнь. Я наизусть эту книгу помню, с детства все это запоминается. У меня долгое время Георгиевская была любимой писательницей. И «Колокола», и «Лгунья». Меня поражала их перекличка с другой любимой…

Я вообще к Владимиру Хотиненко отношусь очень сложно. Я знаю, что он довольно негативно отозвался о моей реакции на фильм «Бесы». Ну, я же тоже негативно отозвался о фильме, так что мы квиты. Я вспоминаю те времена, когда он был для меня просто Володей, когда «Макаров», «Мусульманин», «Зеркало для героя» казались мне (в общем, кажутся и сейчас) советской классикой, русской классикой кинематографической. Мне кажется, что Валера Залотуха, его постоянный соавтор в те времена, был гениальным сценаристом, и его роман «Свечка» — это замечательная книга.

Ну да, я вчера пошёл смотреть «Наследников», снятых по сценарию очень талантливой Марии Кондратовой. Там, оказывается, задачей Хотиненко…

Я Василия Владимировича считаю лучшим писателем о Великой Отечественной войне. Хотя он пишет не о войне, а он пишет о душе человеческой, он экзистенциалист советский, ещё раз говорю. Я люблю Твардовского. Я очень высоко ставлю Константина Воробьёва. Покойный Валера Залотуха, Царствие ему небесное, с которым мы очень дружили и чей роман «Свечка» я считаю великим произведением… Вот, кстати, к вопросу о том, что написано про девяностые годы. Совершенно грандиозное произведение! Местами так просто он прыгает выше головы. Мне Залотуха как-то сказал, что есть тайное общество любителей Константина Воробьёва, и эти люди друг друга мгновенно опознают.

Если вам нравятся такие книги, как…

На эту тему есть хороший рассказ Борхеса «Пьер Менар, автор «Дон Кихота»» о том, как бы мы воспринимали «Дон Кихота», будь он написан в XIX веке французским стилизатором-учёным. Могло бы такое быть? Могло. Сумел же написать такую книгу де Костер, человек XIX века.

Да, есть такое влияние: судьба человека бросает отсвет на книгу, и обратно. Если мы знаем, что книга написана предателем и подонком, мы и книгу любить не будем. Отсюда — так мучительно важен вопрос об Александре Локшине, например. Все спорят, был ли Локшин действительно осведомителем, потому что если он был осведомителем Лубянки, то его адская, очень страшная и божественная музыка начинает звучать совершенно иначе. Попробуйте…

Я очень люблю Кадзуо Исигуро как человека. Я с ним несколько раз встречался на разных книжных ярмарках, один раз слушал его в Нью-Йоркской библиотеке. Он всегда ко мне был довольно доброжелателен, прочитал «ЖД» («Living Souls»). И вообще он очень хороший человек. Но я люблю не «Never Let Me Go», а книжку про старого дворецкого — «Закат дня» или «Конец дня». Это я люблю очень.