Велик шанс, что дожила бы. Но, понимаете, в чем ужас? Конечно, это не просто чудовищная девиация. Ну, в конце концов, и Гепнарова не является чудовищной девиацией, и «Заложники» не являлись. Они обычные люди. Но проблема в другом. Проблема в том, что в человеке — и особенно в русском человеке, и особенно в русской женщине, задавленной множеством обстоятельств,— вот это есть. И Лесков, может быть, первый трезвее всех взглянул, показав, что Катерина Измайлова, которой скучно, страшно скучно, в которой томится, сквашивается, перекипает вот эта её огромная женская сила,— что она способна вот на такое, что эта сила вырвется вот так.
Ведь Катерина Измайлова — это не история частного преступления, не история того, как тесть погиб, поев грибков. Это история о том, как женщина очень, в общем, узкого и хитрого, но приземленного ума, женщина больших страстей и огромной жестокости и силы не находила себе дела и места. И вот тогда из нее вот так вырвалась эта сила, такой страшной огненной вспышкой. Это история о том, как сама Россия может рано или поздно вот так взорваться. И именно поэтому «Леди Макбет Мценского уезда» в качестве оперы была так принята восторженно публикой, и холодно — властью, начальством.