Да запросто. Кстати говоря, у Татьяны Толстой в рассказе «Сюжет» была довольно интересная версия о старом Пушкине. Есть общая точка зрения, что старый Пушкин пошел бы путем Вяземского и стал бы с годами отъявленным, озлобленным консерватором,— нет, это не так. Дело в том, что Пушкин был менее либералом, чем Вяземский в молодости (Вяземский резко осудил «Клеветникам России») и стал бы меньшим консерватором в старости. Пушкин был умнее Вяземского и талантливее. И к друзьям своим относился трезво, скептически, хотя они и обижались. Пушкину ничто не мешало весьма остро критиковать стихи Вяземского и критиковать пьесу Грибоедова. Не было в этом зависти. Это было товарищеское понимание и довольно глубокий скепсис. Тут он имел полное право на это. Я думаю, что и с Языковым он бы резко разошелся, с Баратынским — тем более. Интересно бы проследить его общение с Тютчевым в старости, потому что Тютчев правее правых, и в этом смысле он уходит почти в оппозицию, в другую крайность. Мне кажется, что Пушкин все больше уделял бы внимания прозе, причем прозе на современном материале, и это была бы та линия, которая в русской прозе осталась неразвитой почти — линия прозы точной и краткой.
Он написал бы свой роман «Русский Пелам», нравоописательную книгу, или роман «На кавказских водах», о котором он мечтал и который за него пришлось написать Лермонтову. Я думаю, что это была бы та линия изящной и точной, краткой, сдержанной прозы, которую пытались возродить Ходасевич в «Державине», может быть, Набоков в рассказах. Это был бы очень интересный опыт, потому что толстовская проза при её тотальном, глубоком реализме, при её психологизме невероятном, наверное, казалась бы ему все-таки неряшливой и слишком многословной. Может быть, Пушкин уже в 60-70-е годы написал бы то, что Толстой написал только в нулевые. «Отца Сергия», условно говоря.