День гнева

Надо вообще задаться вопросом, а что такое саламандры у Чапека. Все привыкли считать, что это антифашистский роман. А он, вообще-то говоря, антифашистский в довольно странном, общем смысле. В том смысле, что он защищает гуманистические концепции личности. «Война с саламандрами» — это роман, который вписывается в ту же парадигму, в которой написано «Собачье сердце», «Остров доктора Моро», «День гнева» Гансовского или «Человек-амфибия». Или «Разумное животное» Мерля; кстати, к «Разумному животному» и ко «Дню дельфина» эта история ближе всего. Какая грань между человеком и животным? Саламандры умеют делать все, что делают люди, и их используют одно время как рабов, и в результате они заменяют…

Моро и сам Уэллс рассматривают этот вопрос скорее как метафору в социальном плане: возможен ли перевод человека из одного класса в другой, из одного разряда в другой. Каким образом может осуществляться эволюция человека. Либо как с человеком-пумой — за счет страданий, за счет чудовищных испытаний, насилия, пыток. Либо за счет закона: дать животному закон, и оно станет человеком.

Уэллс скорее приходил к выводу о том, что этот барьер непреодолим. Знаете, как говорил Шефнер, негативная мудрость — тоже мудрость. Да, превратить человека в животное можно, хотя трудно, а превратить животные в человека нельзя. Это нужен эволюционной скачок. Во всяком случае, этого не могут сделать люди, потому…

Он не трикстер, конечно. Это другой бродячий сюжет, сюжет фаустианский. Главный герой-то ведь на самом деле Борменталь, в котором совершенно отчетлив автопортрет Булгакова. А Преображенский — это такой демиург, то ли бог, то ли дьявол, искуситель. К Преображенскому у Булгакова очень сложное отношение. Преображенский — очень старая священническая фамилия. Это, в общем, понимаете, история о Фаусте-Борментале, который пытается с помощью алхимии сделать гомункулуса, сделать зверя человеком. А Преображенский ему в этом как бы помогает, Борменталь ассистирует, и они вместе создают этого гомункулуса. А потом оказывается, что их способностей недостаточно. Это фаустианская история, поэтому…

Тема человека и животного, тема эволюции животного в человека в мировой фантастике двадцатого столетия довольно распространенная. Потому что, понимаете, чем человек отличается от животного, что делает его человеком,— это самая болезненная, одна из самых болезненных проблем двадцатого века. Вот, например, доктор Моро считал, что можно животное допытать до состояния человека, и вот вам человек-пума, который его разорвал. Кроме того, доктор Моро уэллсовский полагал, что животное не знает закона, а человек знает закон и руководствуется этим. И вот эти знающие закон замученные звери сидят у него и повторяют: «Разве мы не люди?» Нет, не люди, поэтому и глаза так страшно светятся у ночного…

Но проблема в том, что я не составитель рейтингов. И во-вторых, как вы понимаете, моя выборка, мой вкус — это ужасно пристрастно, очень субъективно. Насчет десяти фантастических книг я мог бы посоветовать «Падший ангел» Хьертсберга, это выдающаяся книга, из нее вышло «Сердце ангела». Что-нибудь вроде лемовского «Расследования» или «Насморка». «Насморка» — это такой лемовский детектив, где нет разгадки, а есть методология. И естественно, Тед Чан, замечательный автор, его тоже называют таким современным Лемом. Но мне кажется, что он скорее такой фантастический Борхес, вернувшийся, реинкарнировавший, но выучившийся массе не гуманитарных наук — кибернетике, генетике, ещё чему-то такому…

Ну, видите ли, Север Гансовский (которого незаслуженно обвиняют в стукачестве с лёгкой руки Довлатова, но никаких серьёзных доказательств этому нет) был выдающимся писателем и художником, кстати, иллюстратором первого издания «Улитки» в «Байкале». Он был, мне кажется, превосходным новеллистом. Во всяком случае, две его новеллы… Ну, «Стальная змея» — само собой, но две его новеллы войдут, я думаю, в золотой фонд мировой фантастики. Это прежде всего, конечно, «Полигон». Кстати, одно из ярчайших диссидентских сочинений, напечатанное впервые то ли в «Науке и жизни», то ли в «Технике молодёжи» — ну, в каком-то из журналов, где настоящая фантастика находила прибежище. И второй рассказ — «День…

Вообще это один из моих любимых авторов. В особенности, конечно, рассказы, в частности «Прокуратор Иудеи». Ну и «Восстание ангелов» — довольно славный роман. И нравится мне, конечно, «Остров пингвинов».

Понимаете, в советском литературоведении существовал такой штамп, что это пародийная история Франции. На самом деле, конечно, не только. Это роман, который следует рассматривать, на мой взгляд, в одном ряду с такими антропологическими фантазиями, вообще характерными очень для начала века. Эта тема продолжала волновать людей на протяжении всего XX столетия. Ну, возьмём рассказ Севера Гансовского «День гнева» про этих умных медведей. Дело в том, что тема отличия человека от…

Это очень непростой вопрос. Понимаете, Мериме — серьёзный писатель, человек, сумевший самого Пушкина обмануть в «Гузле». Это, как вы понимаете, я ищу ответ на ваш вопрос и попутно решаю немножко рассказать про Мериме, одного из любимых писателей моего детства. «Гузла» мне представляется величайшей стилизацией в истории. Кстати, очень интересно, что одно из писем подписано Кларой Газуль. «Театр Клары Газуль» — ещё одна мистификация Мериме. Синхронность удивительная в людях!

Смысл «Локиса», пожалуй, я могу вам изложить. Это одна из первых вариаций на тему человека-зверя. Впоследствии это развито было у Золя (человек-зверь там у него просто маньяк), а дальше — в «Острове доктора Моро»,…

Рассматривайте это в одном контексте с антропологической фантастикой, с фантастикой рубежа XIX–XX веков, о «Островом доктора Моро». А самое интересное, и я об этом уже говорил: попробуйте подряд прочесть «Собачье сердце» и «День гнева» Севера Гансовского. То есть это своего рода тоже ведь вопрос о том, что делает атарков (там такие странные существа атарки — медведи, они же люди), что делает их неуязвимыми, непобедимыми? Почему люди проигрывают атаркам? Почему единственный способ победить Шарикова — это превратить его обратно в собаку? Потому что ни убеждением, ни физическим воздействием Шариков не победим. Вот это интересная тема, и об этом стоит подумать.

Ну и ещё, конечно, Булгаков…