Знаете, это примерно как счастье, по Льву Толстому, это отсутствие несчастья или нет? Нет, конечно, счастье — это не отсутствие несчастья. Счастье — это состояние плеромы, особой полноты и гармонии, которая достижима очень точечно и ненадолго, но иногда оно как раз наступает среди самой разнузданной трагедии, среди самой дикой драмы.
В грязи, во мраке, в голоде, в печали,
Где смерть как тень ходила по пятам,
Такими мы счастливыми бывали,
Такой свободой бурною дышали,
Что внуки позавидовали б нам,
— говорит Ольга Берггольц. И это ведь не просто так она говорит.
Точно так же и зло. Зло — это не отсутствие добра. Зло — это сознательная радость при виде чужого несчастья, сознательная тяга к разрушению чужой жизни, сознательное счастье от разрушения гармонии. Мир всё-таки стремится к добру, к благу, к взаимопониманию. Нормой является всё-таки человеческое. А зло — это такая довольно мрачная, хтоническая сущность, которую я, понимаете, толком не могу объяснить, которая мне непонятна. Она иррациональна. Но это именно такое злогадство — когда человеку нравится гадить, нравится ненавидеть, разрушать, уничтожать результат чужого труда, хохотать над благом и так далее. Таких людей довольно много.
Зло — это не то что отсутствие добра. Это его невозможность, его принципиальная неуместность. Такого дерьма очень много в современном мире. И, к сожалению, мир не умеет сейчас сопротивляться злу. Может быть, именно потому, что это зло такое жалковатенькое, чмошноватенькое. Не то чтобы я скучал по эпохе великих злодеев. Я просто хочу повторить за Новеллой Матвеевой:
А трусит, мелко мстит, от ненависти плачет.
По трупам ходит ли? О да, но не в бою.
Вот вся эта публика тоже, конечно, по трупам ходит, но не в бою. И более того: она как-то органически неспособна к бою. Она по мелочи, гибридно отравляет воздух. Вот это они, собственно, и делают. Делают не очень успешно, но очень упорно.
