«Камо грядеши» я не перечитывал с одиннадцати лет, а вот «Варавву» перечитал совсем недавно, потому что надо было мне пересмотреть как раз, перечитать сценарий Константина Лопушанского о Варавве. «Врата Иерусалима», кажется, он называется, хотя я сейчас точно не помню. И вот я в связи с этим перечитал Лагерквиста. Вот у Лопушанского, кстати сказать, сценарий гениальный. Вот кто бы дал ему деньги на эту картину?
А вот что касается Лагерквиста — да, мне очень нравится. Мне вообще очень нравится этот писатель. Он своего Нобеля заработал далеко не только скандинавским происхождением. Я, кстати, помню, что Лагерквиста я впервые прочёл в армии по совету армейского своего друга Серёжи Васильева, потому что «Варавва» был в нашей армейской библиотеке парадоксально невероятным образом в этой серии «Мастера зарубежной прозы». Там же были, по-моему, «Карлик» и «Палач». И на меня очень сильное впечатление это произвело. Может быть, «Варавву» позже, не уверен. Но в любом случае, да, это глубоко христианское произведение, по-моему. И вообще почему-то вот эту жаркую иудейскую историю на севере, в Скандинавии, среди такой же суровой природы, только с обратным знаком, понимали очень глубоко. И Ибсен глубоко понимал, и Лагерквист, и Лагерлёф Сельма — все они очень чувствовали интонацию христианства. За Стриндберга не поручусь, кстати.
Так вот, мне кажется, что если брать другие тексты, в которых уловлена атмосфера христианства, я бы рискнул назвать Франса с его рассказом «Прокуратор Иудеи». Это новелла, по-франсовски такая циничная, по-франсовски бесконечно грустная. Понимаете… А вы её, наверное, читали, она очень известная. Я пересказывать не буду. Но что мне в ней важно?
Понимаете, христианство — это какая-то очень иноприродная вещь. Вот в чём истоки моей веры? В том, что это настолько вне мира, что это не могло из мира родиться, это пришло откуда-то и попало в самую суть, в самую сердцевину. Это та десятая точка, без которой девять не соединишь линиями в этом известном тесте. Это тот восемнадцатый верблюд, без которого задача мира неразрешима, но он вне мира, понимаете, он вне семнадцати. Не буду рассказывать, найдите задачу о восемнадцатом верблюде. По-моему, самая христианская задача. Так вот, в «Прокуратуре Иудеи» показано, до какой степени эта вера вне мира, до какой она не воспринимается людьми, до какой она требует другой настройки их духовного аппарата. И в этом смысле это, конечно, гениальный рассказ.
Пожалуй, есть ещё несколько текстов близких по уровню. Ну, я назвал бы, конечно, рассказ Андреева «Елеазар», вообще из библейских стилизаций он такой самый яркий. Но это от противного, потому что Андреев ведь не понимает эту историю. Он действительно думает, что если Лазарь воскрес, то он должен быть опять человеком, и в этом качестве становится для всех невыносим: и смердит, и умирает, и его все проклинают, и никто не может выдержать его взгляда. То есть он не верит в преображение Лазаря. Он увидал что-то такое по ту сторону смерти, что сделало его более… Как сказать? Ну, что сделало его чистым прахом, чистой плотью, а дух его умер. Стивен Кинг, кстати, аналогичным образом разрабатывает эту тему в «Кладбище домашних животных». Вот это люди, которые не верят, что по ту сторону смерти может быть что-то, кроме гнилья, кроме вот этого rotten, гнилого мяса.
Я так не думаю, поэтому рассказ Андреева мне кажется свидетельствующим о довольно глубоких заблуждениях души, но это интересно. Кроме того, это очень ярко написано. И вообще всё, что выражает с такой острой, болезненной силой страх смерти, уже находится в полушаге от понимания, что смерть — это продукт больного воображения. Но, к сожалению, этого следующего шага Андреев не делает, потому что… А может быть, потому, что ему это просто не нужно, потому, что он больше любит ужасаться, нежели восхищаться.
Вот тут интересный вопрос: что я думаю о серии ЖЗЛ и кого бы я хотел там увидеть?
Я расскажу, потому что как учил нас Иван Дыховичный: «Рассказывать о замыслах можно, их всё равно не украдут. То, что вы должны сделать, можете сделать только вы». Мне пришла в голову идея… Вот я сегодня с утра как раз ею делился с руководством серии ЖЗЛ по телефону. Надо выпустить книгу «Неизвестный» — но не об Эрнсте Неизвестном, а о людях, которые так и остались нераскрытыми, но тем не менее внесли огромный вклад в развитие человечества. Я бы назвал семь таких персонажей. Я не буду вам все семь перечислять, но могу назвать. Это автор «Слова о полку Игореве», безусловно. Это Неизвестный солдат — история символа, история понятия.
И вот в последнее время почему-то очень поражает моё воображение история «неизвестного из Сомертона». Я не буду вам тоже об этом говорить. Найдите, почитайте. У меня уже есть автор, кстати, на эту историю, который достаточно глубоко её изучал, студент мой тоже. «Неизвестный из Сомертона» — это история, к сожалению, не очень известная в России, но очень известная на Западе. Наверное, более страшная даже и таинственная, чем история о перевале Дятлова, потому что с перевалом Дятлова можно строить хоть какие-то версии, а здесь — решительно никаких, или во всяком случае… Ну, сейчас там что-то стало ясно. Она почти такая же страшная, как история Джека Потрошителя, но она в каком-то смысле благороднее, таинственнее, интереснее. И она показывает всю относительность нашего знания. Вот он внёс огромный вклад, этот неизвестный, и в развитие криминалистики, и в развитие шпиономании (считается, что он был шпионом, но это непонятно), и в развитие любовной лирики, потому что есть версия, что его убила именно эта женщина, о которой я тоже ничего не могу рассказывать, потому что не хочу раздавать пока эту тайну. Но прочтите, это так называемое дело «Таман Шуд». Я думаю, что бессонная ночь вам обеспечена. Вот об этом неизвестном всё, что о нём известно, тоже было бы крайне интересно написать.
Автор Манускрипт Войнича — какая бесконечно увлекательная тема. Сейчас, слава богу, уже понятно, что это происходило где-то в Латинской Америке и что это был, видимо, один из монахов, пытающийся так записать письменность майя, потому что идентифицировали краситель, с помощью которого там нанесены иллюстрации, но это тоже отдельная история. В общем, я хочу сделать в ЖЗЛ такую книгу о неизвестных. Если у вас есть какое-то отношение к этой идее, если вас это заинтересовало, если вы хотите что-то написать, то я очень это приветствую. Кстати говоря, помните, у Шукшина в рассказе «Экзамен» замечательная мысль, что автор «Слова о полку…» был, скорее всего, молодым человеком, очень интересно реконструирована.