Если рассматривать 2 основных сюжета — условно сюжет фаустианский и трикстерский, то мне кажется, что у него больше фаустианских черт. Он ни в какой степени не трикстер. Но тут, понимаете, как между двумя частями «Фауста» есть определенный зазор между разными частями повествования об Антоне Городецком. Первые два «Дозора» рисуют нам, в общем, неофита. А дальше, в продолжение этого дела, когда он становится все более и более авторитетным магом, он переходит в другое качество.
Первым романом такого плана в новой российской прозе был «Альтист Данилов», где альтист Данилов в своей человеческой ипостаси одно, а в демонической — совершенно другое. Поэтому Антон Городецкий, как мне кажется, все более утрачивает бытовые и вообще человеческие черты. Жизнь ему все менее дорога. Он перемещается в какую-то другую парадигму. Эта же история с «Черновиком и чистовиком». Там герой, сделавшись смотрителем портала, неслучайно был стерт из земной жизни.
Мне кажется, в жизни, когда вы по-настоящему погружаетесь в профессию и достигаете в ней некоторых высот (а это абсолютно фаустианская тема — у трикстера нет профессии), когда вы уходите в профессию, вы немного стираете себя из реальности, немного перестаете быть человеком.
Меня тут спрашивают, как я отношусь к «Призрачной нити». Это, в общем, очень неплохой фильм. Чего я буду его хвалить? Это фильм, в котором и режиссер, и главный актер уже давно классики. В общем, она — об этом, «Призрачная нить». Она чрезвычайно нравится мне тем, что она, по сути дела, содержит автоописание. Совершенно явно и актер, и режиссер видят себя до некоторой степени канонизированными фигурами, уже перешедшими в какую-то другую ипостась, в какое-то новое измерение.
Трагедия здесь в том, что если женщина любит Мастера и хочет, чтобы Мастер ей принадлежал, ей придется либо смириться с тем, что он всегда будет где-то ещё, либо с тем, что он утратит дар. Потому что утрата дара — это, к сожалению, неизбежный путь для человека, пытающегося остаться человеком.
Житинский, который много занимался рассмотрением этой коллизии отчасти на собственном примере, потому что он был очень одаренный художник. Но он хотел остаться человеком и в какой-то момент решил остаться человеком. Мне кажется, что после романа, после «Потерянного дома», когда он собирался писать второй роман, «Год дракона», и он уже был придуман на две трети, он не сделал какого-то важного шага и 12 лет молчал, занимаясь чем угодно, кроме литературы: записками рок-дилетанта, интернет-делами, издательством, организацией круизов, сочинением таких сценариев, как роман «Фигня», например, который предполагалось осуществить силами бит-квартета «Секрет». Роман и сам по себе неплох, но это прикладная функция.
Он вернулся к литературе незадолго до смерти, когда написал «Плывун» — продолжение «Лестницы», или «Спросите ваши души». Тогда он недвусмысленно — и в этой повести, и часто мне в общении — говорил, что он выбрал человеческое. Бывают люди, которые выбирают человеческое. Но бывают и те, кто, как в «Вита ностра», отрываются от человеческого до конца и превращаются в какую-то другую сущность.
Я тоже очень хорошо знаю по себе этот конфликт, но я, естественно, не буду здесь говорить о себе, потому что какой выбор я сделал, мне до сих пор ещё самому не вполне понятно. Но очень долго, очень глубоко уходя в свое дело, ты конечно утрачиваешь какие-то связи с людьми и миром. Это не значит, что ты перестаешь подчиняться обычным человеческим законам, нет. Но ты перестаешь интересоваться очень многим — в том числе и другими людьми. В известном смысле ты выбираешь одиночество.
Насчет любви — здесь сложно. Мастеру повезло, но тоже, мне кажется, Маргарита в какой-то момент стала для него менее интересна, чем роман о Пилате. Она из вдохновительницы, из музы превратилась в слушательницу. А это совсем другая история.